Преподобный Феодор Сикеот
Преподобный Феодор Сикеот родился в середине VI века в селе Сикее, недалеко от города Анастасиуполя (Малая Азия) в благочестивой семье. Когда его мать Мария зачала святого, ей было во сне видение, что светлая звезда сошла к ней в утробу. Прозорливый старец, к которому она обратилась, разъяснил, что это благодать Божия сошла на зачатого ею младенца.
Когда мальчик достиг шестилетнего возраста, мать подарила ему золотой пояс, так как хотела, чтобы сын стал воином. Ночью в сонном видении ей явился великомученик Георгий (память 23 апреля) и приказал не помышлять о военной службе сына, потому что младенец был предназначен ...
Преподобный Феодор Сикеот родился в середине VI века в селе Сикее, недалеко от города Анастасиуполя (Малая Азия) в благочестивой семье. Когда его мать Мария зачала святого, ей было во сне видение, что светлая звезда сошла к ней в утробу. Прозорливый старец, к которому она обратилась, разъяснил, что это благодать Божия сошла на зачатого ею младенца.
Когда мальчик достиг шестилетнего возраста, мать подарила ему золотой пояс, так как хотела, чтобы сын стал воином. Ночью в сонном видении ей явился великомученик Георгий (память 23 апреля) и приказал не помышлять о военной службе сына, потому что младенец был предназначен служить Богу. Отец святого, Косма, служивший скороходом у императора Юстиниана Великого (527–565), скончался рано. Мальчик остался на попечении матери, вместе с которой жили его бабушка Епидия, тетка Диспения и маленькая сестра Влатта.
В школе святой Феодор обнаружил большие способности к учению, а главное – недетский разум и мудрость: он был спокоен, кроток, умел всегда успокоить товарищей, не допускал ссор и злобы среди них. В доме его матери жил благочестивый старец Стефан. Подражая ему, святой Феодор с 8 лет начал в Великий пост съедать лишь небольшой кусок хлеба по вечерам. Чтобы мать не принуждала его обедать вместе со всеми, мальчик возвращался из школы только к вечеру, после того как он в церкви причащался Святых Таин вместе со старцем Стефаном. По просьбе матери учитель стал отпускать его на обед во время перерыва в занятиях. Но святой Феодор уходил в церковь великомученика Георгия, где покровитель храма являлся ему в виде юноши и вводил в храм.
Когда святому Феодору исполнилось 10 лет, он смертельно заболел. Его принесли в церковь святого Иоанна Крестителя и положили пред алтарем. Мальчика исцелили две капли росы, упавшие с лика Спасителя, написанного на своде храма. В это время мальчику по ночам стал являться великомученик Георгий, который водил его молиться в свой храм до утра. Мать, боясь опасностей ночной дороги в лесу, уговаривала сына не ходить но ночам. Однажды, когда мальчик все же ушел, она в гневе пошла за ним в церковь, за волосы вывела оттуда и привязала к постели. Но в ту же ночь ей в сонном видении явился великомученик Георгий и грозно повелел не запрещать отроку ходить в храм. Такое же видение было Елпидии и Диспении. Женщины убедились в особом призвании святого Феодора и больше не препятствовали ему совершать свой подвиг, а маленькая сестра Влатта стала подражать ему.
В двенадцать лет святой удостоился в тонком сне увидеть на Престоле Царя Славы Христа, Который сказал: «Подвизайся, Феодор, чтобы принять в Царствии Небесном совершенную награду».
С того времени святой Феодор начал трудиться еще усерднее. Первую и Крестопоклонную седмицы Великого поста он проводил в совершенном молчании.
Диавол задумал погубить его. Он явился святому мальчику в образе одноклассника Геронтия, стал уговаривать спрыгнуть в пропасть и даже сам показал в этом пример. Но мальчика спас его покровитель, великомученик Георгий.
Однажды мальчик отправился за благословением к пустыннику старцу Гликерию. В это время в стране была страшная засуха, и старец сказал: «Чадо, преклоним колена и помолимся Господу, чтобы Он послал дождь. Таким образом мы узнаем, угодны ли Господу наши молитвы». Старец и отрок, преклонив колена, стали молиться и тотчас пошел дождь. Тогда старец сказал святому Феодору, что на нем покоится благодать Божия, и благословил его стать иноком, когда придет время.
В четырнадцать лет святой Феодор ушел из дома и жил при церкви великомученика Георгия. Мать приносила ему еду, но святой Феодор все оставлял на камнях при церкви, а сам съедал в день лишь одну просфору. В таком юном возрасте преподобный Феодор был удостоен дара исцеления: по его молитве выздоровел бесноватый юноша.
Преподобный Феодор избегал людской славы и удалился в полное уединение. Под большим камнем недалеко от церкви великомученика Георгия он выкопал пещеру и уговорил одного диакона засыпать вход землей, оставив лишь небольшое отверстие для воздуха. Диакон приносил ему хлеб с водой и никому не говорил, где скрылся преподобный. Два года провел преподобный Феодор в затворе и полном молчании. Родные оплакивали святого и думали, что его съели звери. Но диакон открыл тайну, так как боялся, что преподобный Феодор умрет в тесной пещере, и жалел рыдавшую мать. Преподобного Феодора извлекли из пещеры полуживым. Мать хотела взять сына домой, чтобы восстановить его здоровье, но святой остался при церкви великомученика Георгия и через несколько дней совершенно исцелел. Весть о подвигах юноши дошла до местного епископа Феодосия. В церкви великомученика Георгия он посвятил его в сан диакона, а затем – во священника, хотя преподобному было всего 17 лет. Через некоторое время преподобный Феодор отправился на поклонение святым местам в Иерусалим и там, в Хозевитской Лавре близ Иордана, принял монашество. Когда он вернулся на родину, то продолжал жить при церкви великомученика Георгия. Его бабка Елпидия, сестра Влатта и мать по советам преподобного удалились в монастырь, а тетка скончалась в добром исповедании.
Подвижническая жизнь молодого иеромонаха привлекала к нему людей, ищущих спасения. Преподобный постриг в иночество юношу Епифания, затем благочестивая женщина, исцеленная святым от болезни, привела к нему своего сына Филумена. Пришел и добродетельный юноша Иоанн. Так постепенно около преподобного собралась братия. Преподобный Феодор продолжал нести тяжелые подвиги. По его просьбе кузнец сделал для него железную клетку без крыши, такую узкую, что в ней можно было только стоять. В этой клетке в тяжелых веригах преподобный стоял от Святой Пасхи до Рождества Христова. От Крещения Господня до Святой Пасхи он затворился в пещере, откуда выходил только для совершения Богослужения в субботу и воскресенье. Во всю святую Четыредесятницу святой вкушал лишь овощи и яровой хлеб по субботам и воскресеньям. Подвизаясь таким образом, он получил от Господа власть над дикими зверями. Медведи и волки приходили к нему и брали пищу из рук. По молитве преподобного исцелились прокаженные, из целых областей изгонялись бесы. Когда в соседнем селении Магатии появилась саранча, уничтожавшая посевы, жители обратились с просьбой о помощи к преподобному Феодору. Он отправил их в церковь. После Божественной литургии, которую совершал преподобный Феодор, жители возвратились к себе и узнали, что за это время вся саранча вымерла. Когда воевода Маврикий возвращался в Константинополь после персидской войны через Галатию, преподобный предсказал ему, что он станет императором. Предсказание исполнилось, и император Маврикий (582–602) исполнил просьбу святого – присылал каждый год в монастырь хлеб для множества людей, кормившихся там.
Маленький храм великомученика Георгия не вмещал всех, кто хотел молиться в нем. Тогда стараниями святого был построен новый прекрасный храм. В то время скончался Анастасиупольский епископ. Жители города упросили Анкирского митрополита Павла поставить им епископом преподобного Феодора.
Как ни противился святой, посланцы митрополита и жители Анастасиуполя силой вывели его из кельи и увезли в город.
Став епископом, святитель Феодор много трудился на благо Церкви. Душа же его искала уединенного общения с Богом. Через несколько лет он отправился на поклонение святым местам в Иерусалим. Там, не открывая своего сана, он поселился в Лавре преподобного Саввы, где жил в безмолвии от Рождества Христова до Пасхи. Затем великомученик Георгий велел ему вернуться в Анастасиуполь.
Тайные враги пытались отравить святителя, но Божия Матерь дала ему три зернышка. Святитель съел их и остался невредим. Святой Феодор тяготился бременем епископства и испросил у Константинопольского Патриарха Кириака (595–606) разрешения уйти обратно в свой монастырь и совершать там Богослужение.
Святость преподобного была столь явна, что во время совершения им Евхаристии благодать Святого Духа в виде светлой порфиры покрывала Святые Дары. Однажды, когда преподобный приподнял дискос с Божественным Агнцем и провозгласил «Святая святым», – Божественный Агнес поднялся на воздух, а затем снова опустился на дискос.
Вся Православная Церковь почитала преподобного Феодора святым еще при его жизни.
Когда в одном из городов Галатии случилось страшное происшествие – во время крестного хода деревянные кресты стали сами собой колебаться и разбиваться, то Константинопольский патриарх святой Фома (607–610; память 21 марта) призвал к себе преподобного Феодора, чтобы от него узнать тайну этого страшного чуда. Наделенный даром прозрения, преподобный Феодор объяснил, что это является предвестием грядущих бед для Церкви Божией (так он пророчески указал на будущую ересь иконоборчества). Опечаленный святой Патриарх Фома просил преподобного молиться о своей скорейшей кончине, чтобы не видеть ему бедствия.
В 610 году святой Патриарх Фома преставился, испросив благословения у преподобного Феодора. В 613 году отошел ко Господу и преподобный Феодор Сикеот.
Подробнее...
Перенесение мощей святого благоверного князя Всеволода-Гавриила Псковского
Святой благоверный князь Всеволод, в Крещении Гавриил, Псковский, внук Владимира Мономаха, родился и почти всю жизнь прожил в Новгороде, где в 1088–1093 и 1095–1117 годах княжил его отец, святой благоверный князь Мстислав-Феодор Великий († 15 апреля 1132). В 1117 году, когда великий князь Владимир Мономах дал в удел Мстиславу Белгород Киевский, фактически сделав его своим соправителем, молодой Всеволод остался наместником отца на Новгородском княжении.
Много доброго сделал святой князь Всеволод д...
Святой благоверный князь Всеволод, в Крещении Гавриил, Псковский, внук Владимира Мономаха, родился и почти всю жизнь прожил в Новгороде, где в 1088–1093 и 1095–1117 годах княжил его отец, святой благоверный князь Мстислав-Феодор Великий († 15 апреля 1132). В 1117 году, когда великий князь Владимир Мономах дал в удел Мстиславу Белгород Киевский, фактически сделав его своим соправителем, молодой Всеволод остался наместником отца на Новгородском княжении.
Много доброго сделал святой князь Всеволод для Новгорода. Со святителем Нифонтом, архиепископом Новгородским (память 8 апреля), он воздвиг множество храмов, среди которых – собор великомученика Георгия в Юрьевском монастыре и храм святого Иоанна Предтечи на Опоках, построенный в честь Ангела его сына-первенца Иоанна, умершего в младенчестве († 1128). В Уставе князь даровал льготные грамоты собору Святой Софии и другим церквам. В страшный голод, спасая людей от гибели, он истратил всю казну. Князь Всеволод был доблестным воином, победоносно ходил на ямь (в 1123) и на чудь, но никогда не брался за меч ради корысти и власти.
В 1132 году, по смерти святого великого князя Мстислава, Киевский князь Ярополк Владимирович, дядя Всеволода, следуя завещанию брата, перевел Всеволода в Переяслав Южный, считавшийся старшим после Киева городом. Но младшие сыновья Мономаха – Юрий Долгорукий и Андрей Добрый, опасаясь, что Ярополк сделает Всеволода своим наследником, выступили против племянника. Не желая междоусобиц, святой князь вернулся в Новгород, но его приняли с неудовольствием. Новгородцы считали, что князь был «вскормлен» ими и не должен был уходить от них. «Ходил Всеволод в Русь, в Переяслав, – отметил новгородский летописец, – а целовал крест новгородцам, сказав, «хочу у вас умереть»».
Стремясь восстановить добрые отношения с новгородцами, князь в 1133 году предпринял новый победоносный поход на чудь и присоединил к новгородским владениям Юрьев. Но тяжелый зимний поход 1135–1136 годов на Суздаль окончился неудачей. Своевольные новгородцы не вразумились Божиим наказанием и не могли простить поражения своему князю. Вече решило призвать князя из враждебного Мономаховичам рода Ольговичей, а святого Всеволода осудило на изгнание: «изгнание претерпел еси от своих», – поется в тропаре святому. Полтора месяца князя с семьей, как преступника, держали под стражей на архиерейском дворе, а когда прибыл князь Святослав Ольгович, «пустиша из города». Всеволод вновь ушел в Киев, и дядя Ярополк дал ему в держание Вышгородскую волость под Киевом, где в Х веке, в годы правления своего сына Святослава, жила святая равноапостольная великая княгиня Российская Ольга (память 11 июля).
Ольга, «градов Киева и Пскова изрядная доброто», защитила своего неправедно обиженного потомка: в следующем, 1137 году жители Пскова, помнившие походы новгородско-псковского войска под водительством князя, призвали его на псковское княжение, на родину равноапостольной Ольги. Это был первый Псковский князь, избранный по воле самих псковичей.
Славным деянием святого благоверного князя Всеволода-Гавриила во Пскове была постройка первого каменного храма во Имя Живоначальной Троицы, на месте деревянного, времен равноапостольной Ольги. На иконах святого часто пишут держащим в руке храм «об одном верху – Святая Троица».
Только год прокняжил во Пскове святой Всеволод – 11 февраля 1138 года он скончался, прожив 46 лет. Весь Псков собрался на погребение любимого князя, не было слышно церковного пения от народного плача. Новгородцы, опомнившись, прислали протопопа из Софийского собора, чтобы взять в Новгород его святое тело, но князь отвратился от Новгорода, и рака не двинулась с места. Горько плакали новгородцы, раскаиваясь в неблагодарности, и молили даровать им хоть малую частицу святого праха «на утверждение граду». По их молитвам отпал ноготь от руки святого. Псковичи положили святого Всеволода в храме святого великомученика Димитрия. Рядом с гробом поставили боевое оружие князя – щит и меч, имевший форму креста, с надписью по-латыни «Чести моей никому не отдам».
27 ноября 1192 года были обретены мощи святого князя Всеволода и перенесены в Троицкий собор, в котором был освящен в честь его придел. 22 апреля 1834 года, в первый день Пасхи, святые мощи были торжественно перенесены в главный храм собора.
Никогда не нарушалась глубокая духовная связь города святой равноапостольной Ольги со святым князем: он навсегда остался Псковским чудотворцем. При осаде Пскова Стефаном Баторием в 1581 году, когда уже была разрушена крепостная стена и поляки были готовы ворваться в город, из Троицкого собора с крестным ходом принесли на место сражения святые мощи князя Всеволода, и враг отступил.
При явлении чудотворной Псковско-Покровской иконы (память 1 октября) святой благоверный князь Всеволод-Гавриил был среди Небесных защитников Пскова.
Подробнее...
Святой апостол Климент
Святой апостол Климент был епископом в Сардике (в древности богатый город Лидии в Малой Азии). Его имя упоминает святой апостол Павел в Послании к Филиппийцам ( Флп. 4, 3). Обращаясь к некоему «искреннему своему сотруднику», он просит его: «Помогай им, подвизавшимся в благовествовании вместе со мною и с Климентом и с прочими сотрудниками моими, которых имена в Книге Жизни» (Сведения о Соборе 70-ти апостолов помещены 4 января.)
Святой апостол Климент был епископом в Сардике (в древности богатый город Лидии в Малой Азии). Его имя упоминает святой апостол Павел в Послании к Филиппийцам ( Флп. 4, 3). Обращаясь к некоему «искреннему своему сотруднику», он просит его: «Помогай им, подвизавшимся в благовествовании вместе со мною и с Климентом и с прочими сотрудниками моими, которых имена в Книге Жизни» (Сведения о Соборе 70-ти апостолов помещены 4 января.)
Подробнее...
Преподобный Виталий Александрийский
Преподобный Виталий, инок монастыря преподобного Серида, пришел в Александрию при святителе Иоанне Милостивом (память 12 ноября), Патриархе Александрийском (609–620).
Святой, достигнув старости (ему было 60 лет), дерзнул взять на себя необычайный подвиг: он записал к себе в помянник всех блудниц Александрии и начал усердно молиться о них. Преподобный трудился с утра до вечера и зарабатывал каждый день 12 медных монет. Вечером святой покупал себе один боб, который съедал не ранее заката солнца. Остальные деньги он отдавал одной из блудниц, к которой приходил на ночь и говорил: «Умоляю тебя, за эти деньги соблюди себя в чистоте эту ночь, не гре...
Преподобный Виталий, инок монастыря преподобного Серида, пришел в Александрию при святителе Иоанне Милостивом (память 12 ноября), Патриархе Александрийском (609–620).
Святой, достигнув старости (ему было 60 лет), дерзнул взять на себя необычайный подвиг: он записал к себе в помянник всех блудниц Александрии и начал усердно молиться о них. Преподобный трудился с утра до вечера и зарабатывал каждый день 12 медных монет. Вечером святой покупал себе один боб, который съедал не ранее заката солнца. Остальные деньги он отдавал одной из блудниц, к которой приходил на ночь и говорил: «Умоляю тебя, за эти деньги соблюди себя в чистоте эту ночь, не греши ни с кем». Затем преподобный запирался с блудницей в ее комнате, и пока блудница спала, старец всю ночь молился, читая псалмы, а утром тихо уходил от нее. И так он делал каждый день, посещая по очереди всех блудниц, причем брал с них клятву, что они сохранят в тайне цель его посещений. Жители Александрии, не зная правды, возмущались поведением инока, всячески оскорбляли его, а он покорно терпел все насмешки и только просил не осуждать других.
Святые молитвы преподобного Виталия спасли многих падших женщин. Одни из них ушли в монастыри, другие вышли замуж, третьи начали честно трудиться. Но рассказать о причине своего исправления и тем снять обвинения с преподобного Виталия они боялись – их связывала клятва, взятая святым. Когда одна из женщин нарушила ее и стала оправдывать монаха, она впала в беснование. Александрийцы после этого не сомневались в греховности преподобного.
Некоторые клирики, соблазнившиеся поведением монаха, донесли на него святому Патриарху Иоанну Милостивому. Но он не поверил доносчикам и сказал: «Перестаньте осуждать, особенно иноков. Разве не знаете, что произошло на Первом Никейском Соборе? Некоторые из епископов и клириков принесли друг на друга письменные доносы блаженной памяти царю Константину Великому. Он повелел принести зажженную свечу и, даже не прочитав писаний, сжег их и сказал: «Если бы я собственными глазами увидел согрешающего епископа, или священника, или инока, то покрыл бы такого своей одеждой, чтобы никто не видел его греха»». Так мудрый святитель пристыдил клеветников.
Преподобный Виталий продолжал свой трудный подвиг: являясь перед людьми грешником и блудником, он приводил заблудших к покаянию.
Однажды, выходя из блудилища, преподобный встретил шедшего туда юношу – блудника, который с бранью ударил его по щеке и закричал, что монах позорит Имя Христа. Преподобный ответил ему: «Поверь мне, что за меня, смиренного, и ты получишь такой удар по щеке, что вся Александрия сбежится на твой крик».
Спустя некоторое время преподобный Виталий поселился в небольшой келлии и в ней ночью скончался. В тот же час перед юношей, ударившим старца, появился страшный бес, ударил его по щеке и закричал: «Вот тебе удар от монаха Виталия». Юноша начал бесноваться. Он в исступлении катался по земле, рвал на себе одежду и кричал так громко, что собрал множество народа.
Когда через несколько часов юноша пришел в себя, то побежал к келлии преподобного, взывая: «Помилуй меня, раб Божий, что я согрешил против тебя». У дверей келлии он окончательно пришел в себя и рассказал собравшимся о своей встрече с преподобным Виталием. Затем юноша постучал в дверь келлии, но не получил ответа. Когда дверь взломали, то увидели, что преподобный преставился к Богу, стоя на коленях перед иконой. В руках у него был свиток со словами: «Мужи александрийские, не осуждайте прежде времени, пока не придет Господь, Праведный Судия».
В это время пришла бесноватая женщина, наказанная преподобным за нарушение тайны его подвига. Прикоснувшись к телу святого, она исцелилась и рассказала народу обо всем, случившемся с нею.
Когда о смерти преподобного Виталия узнали спасенные им женщины, они собрались и рассказали о добродетелях и милости святого.
Святитель Иоанн Милостивый радовался, что не поверил клеветникам и не осудил праведника. Затем при стечении покаявшихся женщин, обращенных преподобным Виталием, святой Патриарх торжественно пронес его останки через весь город и предал их честному погребению. С тех пор многие александрийцы положили себе завет не осуждать никого.
Подробнее...
Апостол и евангелист Лука
Святой апостол и евангелист Лука, уроженец Антиохии Сирийской, апостол из 70-ти, сподвижник святого апостола Павла (Фил. 1, 24; 2 Тим. 4, 10), врач из просвещенной греческой среды. Услышав о Христе, Лука прибыл в Палестину и здесь горячо воспринял спасительное учение от Самого Господа. В числе 70-ти учеников святой Лука был послан Господом на первую проповедь о Царствии Небесном еще при жизни Спасителя на земле (Лк. 10, 1 – 3). После Воскресения Господь Иисус Христос явился святым Луке и Клеопе, шедшим в Еммаус...
Святой апостол и евангелист Лука, уроженец Антиохии Сирийской, апостол из 70-ти, сподвижник святого апостола Павла (Фил. 1, 24; 2 Тим. 4, 10), врач из просвещенной греческой среды. Услышав о Христе, Лука прибыл в Палестину и здесь горячо воспринял спасительное учение от Самого Господа. В числе 70-ти учеников святой Лука был послан Господом на первую проповедь о Царствии Небесном еще при жизни Спасителя на земле (Лк. 10, 1 – 3). После Воскресения Господь Иисус Христос явился святым Луке и Клеопе, шедшим в Еммаус.
Апостол Лука принял участие во втором миссионерском путешествии апостола Павла, и с тех пор они были неразлучны. Когда святого Павла оставили все сотрудники, апостол Лука продолжал делить с ним все трудности благовестнического подвига (2 Тим. 4, 10). После мученической кончины первоверховных апостолов святой Лука покинул Рим и с проповедью прошел Ахайю, Ливию, Египет и Фиваиду. В городе Фивы он мученически окончил земной путь.
Предание усваивает ему написание первых икон Божией Матери. "Благодать Рождшегося от Меня и Моя милость с сими иконами да будет", – сказала Пречистая Дева, увидев иконы. Святой Лука написал также иконы святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Евангелие написано им в 62 – 63 годах в Риме, под руководством апостола Павла. Святой Лука в первых стихах (Лк. 1,3) четко выразил цель своего труда: наиболее полно и в хронологической последовательности описал по порядку всё, что известно христианам об Иисусе Христе и Его учении, и тем самым дал твердое историческое обоснование христианского упования (Лк. 1, 4). Он тщательно исследовал факты, широко использовал устное предание Церкви и рассказы Самой Пречистой Девы Марии (Лк.2,19;Лк.2,51).
В богословском содержании Евангелие от Луки отличается прежде всего учением о всеобщности спасения, совершенного Господом Иисусом Христом, о вселенском значении евангельской проповеди. Святой апостол написал также книгу Деяний святых апостолов в 62 – 63 годах в Риме. Книга Деяний, являясь продолжением Четвероевангелия, повествует о трудах и подвигах святых апостолов после Вознесения Спасителя. В центре повествования – Апостольский Собор (51 год по Рождестве Христовом), как основополагающее церковное событие, послужившее догматическим основанием для отмежевания христианства от иудейства и самостоятельного распространения его в мире (Деян. 15, 6 – 29). Богословским предметом книги Деяний является преимущественно Домостроительство Святого Духа, осуществляемое в основанной Господом Иисусом Христом Церкви от Вознесения и Пятидесятницы до Второго пришествия Христова.
Подробнее...
Апостол Варфоломей
Святой апостол Варфоломей родом из Каны Галилейской, из числа 12-ти апостолов Христовых. После Сошествия Святого Духа в день Пятидесятницы ему и апостолу Филиппу (память 14 ноября) выпал жребий проповеди Евангелия в Сирии и Малой Азии. Благовествуя, они то расходились по разным городам, то сходились вновь. Святому апостолу Филиппу сопутствовала сестра, дева Мариамна. Проходя города Сирии и Мизии, они перенесли много скорбей и напастей, их побивали камнями, заключали в темницы. В одном из селений они встретились с апостолом Иоанном Богословом и вместе отправились во Фригию...
Святой апостол Варфоломей родом из Каны Галилейской, из числа 12-ти апостолов Христовых. После Сошествия Святого Духа в день Пятидесятницы ему и апостолу Филиппу (память 14 ноября) выпал жребий проповеди Евангелия в Сирии и Малой Азии. Благовествуя, они то расходились по разным городам, то сходились вновь. Святому апостолу Филиппу сопутствовала сестра, дева Мариамна. Проходя города Сирии и Мизии, они перенесли много скорбей и напастей, их побивали камнями, заключали в темницы. В одном из селений они встретились с апостолом Иоанном Богословом и вместе отправились во Фригию. В городе Иераполе силой своих молитв они уничтожили громадную ехидну, которой язычники покланялись как божеству. Святые апостолы Варфоломей и Филипп с сестрой свою проповедь подтверждали многими знамениями.
В Иераполе жил человек, по имени Стахий, бывший 40 лет слепым. Когда он получил исцеление, то уверовал во Христа и крестился. Молва об этом разнеслась по городу, и к дому, где жили апостолы, стеклось множество народа. Больные и бесноватые освобождались от своих недугов, многие крестились. Начальник города приказал схватить проповедников и бросить в темницу, а дом Стахия сжечь. На суде языческие жрецы выступили с жалобой, что чужестранцы отвращают народ от поклонения отечественным богам. Считая, что волшебная сила заключается в одежде апостолов, правитель приказал сорвать её. Дева Мариамна предстала в их глазах, как огненный факел, и никто не смел коснуться ее. Святых приговорили к распятию. Апостол Филипп был вознесен на крест вниз головой. Началось землетрясение, разверзшаяся земля поглотила правителя города, жрецов и множество народа. Прочие испугались и бросились снимать Апостолов с креста. Так как апостол Варфоломей был подвешен невысоко, то его сняли скоро. Апостол же Филипп умер. Поставив Стахия епископом Иераполя, апостол Варфоломей и блаженная Мариамна оставили этот город.
Благовествуя Слово Божие, Мариамна пошла в Ликаонию, где мирно скончалась (память ее 17 февраля). Апостол Варфоломей отправился в Индию, там перевел с еврейского на местный язык Евангелие от Матфея и обратил ко Христу много язычников. Он посетил также Великую Армению (страна между рекой Курой и верховьями рек Тигра и Евфрата), где сотворил многие чудеса и исцелил одержимую бесом дочь царя Полимия. В благодарность царь послал апостолу дары, но тот отказался принять их, сказав, что ищет только спасения душ человеческих. Тогда Полимий с царицей, исцеленной царевной и многими приближенными приняли Крещение. Их примеру последовали жители десяти городов Великой Армении. По проискам языческих жрецов, брат царя Астиаг схватил Апостола в городе Альбане (ныне город Баку) и распял вниз головой. Но он и с креста не переставал возвещать людям благую весть о Христе Спасителе. Тогда, по приказу Астиага, содрали с Апостола кожу и отсекли главу. Верующие положили его останки в оловянную раку и погребли. Около 508 года святые мощи апостола Варфоломея перенесли в Месопотамию, в город Дары. Когда в 574 году городом завладели персы, христиане взяли мощи Апостола и удалились к берегам Черного моря. Но так как их настигли враги, они были вынуждены опустить раку в море. Силою Божией рака чудесно приплыла к острову Липару. В IX веке, после взятия острова арабами, святые мощи были перенесены в Неаполитанский город Беневент, а в Х веке часть их перенесена в Рим.
О святом апостоле Варфоломее упоминается в житии Иосифа песнописца (+ 883, память 4 апреля). Получив от одного человека часть мощей апостола Варфоломея, преподобный Иосиф принес их в свою обитель близ Константинополя и построил во имя Апостола церковь, в которой положил часть его мощей. Преподобный Иосиф горел желанием составить в честь святого хвалебные песнопения и усердно молил Бога даровать ему способность к составлению их. В день памяти апостола Варфоломея преподобный Иосиф увидел его в алтаре. Тот подозвал Иосифа, взял с престола святое Евангелие и возложил ему на грудь со словами: "Да благословит тебя Господь, песнопения твои да усладят вселенную". С того времени преподобный Иосиф начал писать гимны и каноны и украсил ими не только праздник Апостола, но и дни памяти многих других святых, составив около 300 канонов. Святители Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский, Епифаний Кипрской и некоторые другие учители Церкви считают апостола Варфоломея за одно лицо с Нафанаилом (Ин. 1, 45 – 51; Ин. 21, 2).
Подробнее...
Мученик Димитрий Власенков
Мученик Димитрий родился 15 мая 1880 года в местечке Россасна Горецкого уезда Могилевской губернии в семье крестьянина Емельяна Власенкова, исполнявшего в селе должность волостного старшины. Окончив церковноприходскую школу, Дмитрий занимался земледелием, как его отец и братья. В 1901 году он был призван в армию и прослужил до 1905 года в Финляндском лейб-гвардейском полку сначала рядовым, а в конце службы унтер-офицером.
В свое время он женился на девице Дарье, и Господь даровал им б...
Мученик Димитрий родился 15 мая 1880 года в местечке Россасна Горецкого уезда Могилевской губернии в семье крестьянина Емельяна Власенкова, исполнявшего в селе должность волостного старшины. Окончив церковноприходскую школу, Дмитрий занимался земледелием, как его отец и братья. В 1901 году он был призван в армию и прослужил до 1905 года в Финляндском лейб-гвардейском полку сначала рядовым, а в конце службы унтер-офицером.
В свое время он женился на девице Дарье, и Господь даровал им большую семью. Воспитанный в вере и благочестии, он был усердным прихожанином церкви в родном селе, с детства пел на клиросе, был некоторое время псаломщиком, а во времена гонений в 1931 году был избран в церковный совет, в котором состоял до 1934 года, когда храм был закрыт, а священник арестован. Дмитрий Емельянович вместе с прихожанами стали хлопотать о возвращении храма, но их хлопоты не увенчались успехом. В 1934 году власти арестовали брата Дмитрия Емельяновича и приговорили к десяти годам заключения; из заключения он бежал, скрывался, но в 1937 году снова был арестован.
С каждым годом жизнь становилась все тяжелее, и Дмитрий Емельянович договорился со своей женой разделиться: Дарья Гавриловна пошла работать в колхоз, а Дмитрий Емельянович, чтобы прокормить семью, занимался земледелием на своем участке.
Крестьяне, страдая от отсутствия богослужения, стали просить Дмитрия Емельяновича, чтобы хотя бы он, как человек, наученный церковному и бывший псаломщиком, приходил к ним в дома почитать Псалтирь по покойнику. И он по приглашению прихожан стал ходить по домам читать Псалтирь по усопшим, а на Радоницу вместе с крестьянами ходил на кладбище, и в это время собиралось молящихся до двухсот человек. Были и хористы, которые под управлением Дмитрия Емельяновича пели панихиду.
Власти были недовольны тем, что, несмотря на закрытие храма и арест священника, церковная жизнь в селе не прекратилась, и в конце концов решили арестовать Дмитрия Емельяновича. Несколько свидетелей под угрозой, что сами будут привлечены к уголовной ответственности за участие в панихидах и поминках, согласились подписать протоколы со лжесвидетельствами о псаломщике, будто бы во время поминок он занимался антисоветской агитацией.
16 мая 1940 года сотрудники НКВД арестовали Дмитрия Емельяновича, и он был заключен в тюрьму в городе Орше и сразу же допрошен.
– Во время обыска у вас были обнаружены списки людей, состоящих в общине, крест, маленькая икона и Библии. Для чего вы это хранили? – спросил его следователь.
– Списки были составлены в 1932 году для сбора денег на предмет уплаты налогов за церковь… Списки, крест, икона и Библии хранились у меня, поскольку я человек верующий и читал их.
– Вы арестованы за проводимую вами антисоветскую работу среди населения. Дайте ответ по существу.
– Антисоветской работы среди населения я не проводил, но признаюсь, что были моменты, когда я проводил религиозные обряды.
– Мы располагаем данными о том, что вы под видом проведения религиозных обрядов, проводили среди населения антисоветскую работу, распространяли ложные, провокационные слухи о падении советской власти. Расскажите об этом по существу.
– Антисоветской работы я никогда не проводил и против советской власти ничего не высказывал.
Были вызваны лжесвидетели, которые подтвердили свои показания на очной ставке; после этого следователь снова допросил псаломщика.
– Вас свидетели на очных ставках достаточно изобличили в проводимой вами антисоветской деятельности. Дайте ответ по существу! – потребовал следователь.
– Я никакой антисоветской работы не проводил, и показания свидетелей о проводимой антисоветской агитации я не подтверждаю. Признаюсь, что религиозные обряды я действительно проводил у тех, кто меня об этом просил.
– Почему вы не хотите показать следствию о вашей антисоветской деятельности?
– Я не знаю, почему именно обо мне так показывают свидетели, но никаких антисоветских измышлений не говорил.
17 июля 1940 года состоялось заседание Коллегии по уголовным делам Витебского суда; после завершения всех формальностей снова был допрошен Дмитрий Емельянович, который сказал: «Виновным я себя не признаю, я никакой антисоветской деятельностью не занимался. При обыске у меня изъяли Псалтирь, Евангелие, два молитвенника, крест. Я был певчим в Россасне с малых лет, в церковном совете я состоял до тех пор, пока церковь не отняли. Я ходил и писал имена людей в Россасне, чтобы разрешили участвовать в церковных собраниях. Деньги я собирал для того, чтобы платить налог за церковь… В 1939 году на кладбище в Россасне во время Радоницы справлял религиозный обряд, было там человек приблизительно 150-200, и я никакой антисоветской агитации не проводил; эти свидетели говорят против меня, сам не знаю почему: я с ними не дрался и не судился… Я утверждаю, что я никаких контрреволюционных антисоветских разговоров не вел».
После заслушивания всех показаний, с которыми Дмитрий Емельянович не согласился, прокурор подала ходатайство: дело отправить на доследование, поскольку все свидетели со стороны обвинения являются родственниками, других свидетелей допрошено не было, а кроме того, следствие, выясняя участие обвиняемого в исполнении религиозных обрядов, не выяснило, имеет ли это отношение к его контрреволюционной деятельности.
Прокурор Витебской области оспорил это решение и постановил снова отправить дело в суд, но уже при другом составе. 19 ноября 1940 года состоялось новое заседание областного суда.
Отвечая на обвинения в суде, Дмитрий Емельянович вновь заявил: «В предъявленном обвинении виновным себя не признаю. Мне безразлично, какая была бы власть, – я обязан ей подчиняться. Когда были в нашем селе поминки, то я на них ничего не говорил плохо про власти. И заявляю, что мне жить было хорошо на хуторе, а также и в колхозном центре… Обрядами я занимался; когда кто-либо помрет, тогда приглашали меня на похороны, и здесь я читал по-славянски, но никакой агитации и здесь не проводил против советской власти. И детей я не крестил никогда и нигде, но бывало, что начнут просить, чтобы я покрестил, но я только пальцами перекрещу, и больше ничего не делал… Религиозные обряды я проводил только на похоронах, и деньги я не просил, если сами только дадут… Когда уже была закрыта церковь, то было собрание, и на этом собрании мы записывали верующих, чтобы пойти в сельсовет, чтобы открыли обратно церковь».
Лжесвидетели и в новом судебном заседании повторили свои показания, и Дмитрий Емельянович снова все их отверг. Когда судебные прения закончились, прокурор потребовал приговорить подсудимого к шести годам заключения в исправительно-трудовом лагере; адвокат просил, учитывая смягчающие обстоятельства, уменьшить срок наказания. Дмитрий Емельянович, обращаясь к суду, сказал, что он человек больной и просит вынести ему справедливый приговор. В тот же день суд вынес решение: приговорить его к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Дмитрий Емельянович подал в Верховный суд кассационную жалобу, в которой убедительно доказал свою невиновность и что он осужден по показаниям лжесвидетелей, а также просил вызвать других свидетелей из жителей села Россасна для дачи дополнительных показаний, но суд ему в этом отказал.
Дмитрий Емельянович был отправлен этапом из тюрьмы в городе Орша в Казахстан и 11 мая 1941 года прибыл на станцию Карабас Карагандинского лагеря, откуда был распределен в 5-е Эспинское отделение Карлага. Здесь он тяжело заболел и 5 мая 1942 года был помещен в лагерную больницу, где в тот же день и скончался. Дмитрий Емельянович Власенков был погребен в безвестной могиле на лагерном кладбище Эспинского отделения Карлага.
Подробнее...
Священномученик Евстафий Малаховский
Священномученик Евстафий родился 29 марта 1880 года в семье священника Полоцкой епархии Владимира Малаховского. В 1897 году Евстафий окончил Полоцкое духовное училище, в 1900 году – три класса Витебской Духовной семинарии и был назначен учителем в Прудскую церковноприходскую школу Гродненской епархии.
Ревностный христианин, он решил послужить Церкви в сложных тогда условиях Туркестанской епархии, где русские переселенцы в ту пору почти не имели храмов и духовенства, и 15 декабря 1904 года был назначен псаломщиком в ташкентскую военную церковь; в марте следующего года он был переведен в туркестанский кафедральный собор; 13 мая 1905 года рукоположен во диакона, а на другой день – во священника к ...
Священномученик Евстафий родился 29 марта 1880 года в семье священника Полоцкой епархии Владимира Малаховского. В 1897 году Евстафий окончил Полоцкое духовное училище, в 1900 году – три класса Витебской Духовной семинарии и был назначен учителем в Прудскую церковноприходскую школу Гродненской епархии.
Ревностный христианин, он решил послужить Церкви в сложных тогда условиях Туркестанской епархии, где русские переселенцы в ту пору почти не имели храмов и духовенства, и 15 декабря 1904 года был назначен псаломщиком в ташкентскую военную церковь; в марте следующего года он был переведен в туркестанский кафедральный собор; 13 мая 1905 года рукоположен во диакона, а на другой день – во священника к этому собору.
27 мая 1905 года отец Евстафий был назначен священником Трехсвятительской церкви в село Карабулак. 1 сентября 1906 года он был перемещен в Софийскую церковь города Верного, 5 сентября 1907 года назначен настоятелем храма в селе Ивановском Лепсинского уезда, в 1909 году – в Покровскую церковь города Верного, в 1910 году – в храм поселка Каргалинского Лепсинского уезда, в 1911 году – в станицу Лепсинскую.
За время служения в Лепсинском уезде ему близко пришлось наблюдать жизнь русских переселенцев. Отец Евстафий писал: «…Сравнительно еще недавно, лет пять или шесть, жизнь здешнего края во многих отношениях казалась лучше, чище и отраднее. Мне приходилось слышать рассказы о возникновении и самому наблюдать жизнь старожильческих селений. Недавно же привелось послужить и в переселенческом приходе.
Прежде всего, большая разница в настроении прежнего переселенца и теперешнего. Прежний переселенец был, почти исключительно, хлебороб. Шел в поисках землицы и лучшей доли и был счастлив, когда после долгих прошений и скитаний ему наконец удавалось получить надел и разрешение начальства поселиться на облюбованном месте. Первой заботой его после этого было построить хотя бы маленький храм, и отрадно билось сердце его, когда в этом храме, иногда раза три в год не более, раздавалась служба Божия, совершаемая приезжим священником. В это время чувствовал он, что хотя и далек от своей прежней родины, что хотя и окружен со всех сторон иноверцами, но все же не потерял еще духовной связи с родимой стороной, и легче ему было, когда он видел, что и здесь есть еще люди одинаковые с ним по вере, и здесь, хотя редко, все же он видит такого же пастыря, какой наставлял его в детстве и которому привык он доверяться во всем. Дорожа своей верой, он ревниво оберегал ее, а так как ранее сходились в селения по своему согласию, то крестьяне-малороссы просто не принимали в свои общества разных сектантов. Но вот проходил год, другой. Увеличивалось материальное благосостояние пришельца: а в связи с этим являлось и желание иметь более благоукрашенный храм. Старожил не любил в этом святом деле искать посторонней помощи и своими жертвами и трудами вскоре воздвигал его.
Воздвигши храм, он начинал хлопотать себе причт и в этом отношении не надеялся на казну, а сам, своими средствами не только строил причтовые дома… но нередко давал причту и жалование. Мне известен такой случай, когда крестьянское селение всего из ста дворов, построив без копейки посторонней помощи церковь за пять тысяч рублей, стало хлопотать себе причт, при этом крестьяне обязывались не только построить причтовые дома, и не такие, чтобы только отделаться, а по плану, который выдаст консистория, кроме того, не прочь были дать от себя причту и небольшое жалование, но и после всего этого только через три года у них открыт был приход. Отсюда естественно, как дорожили они священником и с какой трогательной, свойственной одному русскому человеку предупредительностью относились к нему.
Второй главной заботой нашего старожила была школа. И здесь он выставил себя с хорошей стороны…
Совершенно другой элемент представляют из себя теперешние новоселы, из коих некоторые являются просто искателями приключений, другие своего рода аферистами, специализировавшимися на получении разных пособий, третьих же выбросила из внутренних губерний России революционная волна и, наконец, некоторая часть вынужденная на переселение тяжелыми условиями быта на родине. Нужно еще добавить, что, прежде чем дойти до Туркестана, многие успели пройти почти всю Сибирь, следовательно, «видали виды» и прошли «огонь и воду». Большим соблазном служат для новоселов разного рода «способия». Как-никак, а многие не могут понять, как это «даром» дают деньги?! На этой почве возникают разные толкования, но в конце концов они так привыкают к этому, что начинают просить их у всех топографов, докторов, фельдшеров, священников и псаломщиков и, наконец, писарей, и даже стражников переселенческого правления… Когда я приехал на приход, то меня вначале буквально осаждали с подобными просьбами. После же того, как я категорически отказался от таких ходатайств, многие из моих прихожан почти вслух стали выражать свое недовольство таким моим якобы пренебрежением их интересов. «Способие» же породило у новоселов лень. Как ни странно, но, прожив в переселенческом селении более года и слыша постоянные жалобы на нужду, я не мог найти в этом селении прислуги, а нанимал таковую в соседнем старожильческом казачьем селении…
С другой стороны, пришлось мне по приезде в селение совместно с лучшими из прихожан, большая часть которых состояла из бывших мещан, понести заботу о постройке молитвенного дома, каковая и увенчалась успехом. И вот, когда уже прошло после этого несколько месяцев, случилось мне отпевать одного из новоселов, после чего по обычаю предложили обед. И вот во время обеда один из присутствовавших новоселов… нагло заявил мне: «Вы из нас кровь пьете». Пораженный такими словами, я вначале как бы растерялся, да и остальные присутствовавшие недоуменно поглядывали друг на друга. Наконец, несколько оправившись, я спросил его: «Как это мы пьем и кто, собственно?» Оказывается, что в этом он укорял меня и сидевших около меня некоторых старожилов, которые участвовали в комитете по постройке молитвенного дома. Из дальнейших расспросов стало видно, что укорявший нас новосел получил 100 рублей пособия, из которых, согласно с приговором, у него удержали 2 рубля на постройку молитвенного дома…
Заметил я также между новоселами большое самомнение, жестокость и страсть к разного рода жалобам…
Не подлежит сомнению, что как в религиозном, так и во всех других отношениях старожилы-туркестанцы далеко стоят выше новоселов. В старожильческих селениях до последних лет не слышно было сектантов, тогда как в новых выселках они обманом, а иногда почти и открыто пролезают в значительном количестве. Впрочем, крестьяне православные в таких случаях напрягают все силы, чтобы избавиться от непрошеных проповедников, но все их старания не всегда оканчиваются успехом…»
18 января 1913 года отец Евстафий по его прошению был назначен разъездным священником 1-го Пишпекского округа, в 1914 году – в село Теплоключинское Пржевальского округа и в том же году – настоятелем Покровского храма в село Покровское, в тридцати пяти верстах от Пржевальска на южном берегу озера Иссык-Куль.
В 1916 году в Семиреченской области вспыхнуло восстание киргизов. Киргизы, воспользовавшись тем, что Россия была втянута в Первую мировую войну, и оправдываясь тем, что государственная власть стала призывать их к тыловой службе, подняли восстание. Пренебрегая тем, что Россия в значительной степени улучшила за эти годы их положение, они предпочли в трудный для страны час жестокий грабеж и безграничный разгул страстей мирной, созидательной жизни.
Настоятель Пржевальского городского собора священник Михаил Заозерский писал об этих событиях епископу Туркестанскому Иннокентию (Пустынскому) в рапорте: «В начале июля сего года была объявлена мобилизация киргиз в качестве рабочих на войну; тотчас же всех нас объял страх, вскоре заговорили, что киргизы не подчинятся этому закону. В начале августа между русскими пошла молва, что резня русских начнется в начале августа в новолуние. Между тем киргизы обманывали начальство, целовали свой Коран, давали клятву, что исполнят закон, а сами в это время точили свои ножи и пики. Положение наше было ужасное: Верный в 400 верстах, до Пишпека 370 верст, до Ташкента 833 версты. В Пржевальске была караульная команда в семьдесят человек, из них в село Сазановку было послано двадцать солдат и в село Кольповку – десять человек; в городе оставалось около сорока винтовок, весь народ находился на войне, в городе и в 26 селениях оставались одни старики, женщины и дети.
10 августа киргизы внезапно, одновременно (значит, у них был заговор) напали на беззащитные русские селения всего уезда, угнали скот, который был на пастбище (село Покровское потеряло около 15 тысяч голов скота), и начали избивать работавших на полях; в селе Преображенском, по словам местного священника, убито в поле около двухсот человек. 11 августа они напали на селения, начали избивать жителей и жечь дома… В 9 часов утра 11 августа, когда киргизы от города были в 9 верстах, а дунгане (китайцы-мусульмане, поселившиеся в Туркестане с 1883 года) в 4 верстах, я приказал ударить в соборный колокол в набат. Весь народ прибежал на соборную площадь с ружьями, вилами, кольями и прочим вооружением; стали молиться Богу, я исповедовал, причащал, готовились к смерти… Так как мы не могли защищать город, поэтому город оставили без защиты, а сами пять дней спасались в казармах. Вокруг казарм сделали баррикады из телег, женщины и дети находились в казармах, а мужчины с пиками и вилами у баррикад. Вокруг города пылали зарева – это горели церкви и села. Никогда не забуду ночь с 14-го на 15 августа, когда мы услали отряд… спасать Покровское, а сами остались с семью винтовками; киргизы в эту ночь уже начали поджигать окраины города. Какая была паника в казармах! Пощады русским не было: их резали, избивали, не щадя ни женщин, ни детей. Отрезали головы, уши, носы, детей разрывали пополам, натыкали их на пики, женщин насиловали, даже девочек, молодых женщин и девушек уводили в плен. Когда в городе узнали об этих зверствах, началась паника. Один чиновник сказал мне: «Батюшка, мы все погибнем, спасения нам нет, но жену и четырех детей я не отдам на мучения, я их отравлю». Сам я свыкся с мыслью о смерти, но мне не давала спать мысль о судьбе жены и моих детей: у меня один сын и пять дочерей. За время мятежа разграблено и сожжено 23 русских селения, из них два селения Сазановка и Покровка, существовавшие с завоевания края… Сгорели со всем имуществом храмы в селениях Сазановке, Покровском, Алексеевском, Графа-Палене и Григорьевке, сгорело восемь молитвенных домов и семь церковноприходских школ. По моему предположению убито около двух тысяч человек; погибли хутора и все пасеки. Убиты помощник начальника уезда, сазановский судья, пржевальский участковый врач и другие чиновники.
30 августа явилась ко мне жена разъездного диакона, пятнадцать дней пробывшая в плену, и рассказала, что киргизы на них напали в селе Барскаун. Они все спасались в доме; вечером 12-го киргизы подожгли дом, они выскочили: одних убили, а она, священник Иоанн Роик с женою и детьми были взяты в плен; она случайно нашла пятилетнего сына, а дочь и сын остались в плену, что киргизы обрили отца Роика, убеждали перейти в мусульманство, и, получив отказ, они убили отца Иоанна…
Если бы киргизы сразу напали на город, то нас уже не было в живых и пропал бы весь уезд, а пока киргизы возились с поселками (сазановцы отбивались десять дней и 19 августа бежали в Преображенское), к нам подошли войска 15-го и 20 августа из Джаркента, 2 сентября из Верного и 6 сентября из Ташкента с 4 пушками и 4 пулеметами, – киргизы ушли в горы…»
Отец Евстафий сразу же по прошествии событий писал в рапорте благочинному: «С 11-го по 15 августа 1916 года – дни гнева и явной помощи Божией Покровскому приходу. Еще с весны, когда начался посев мака под опий, все православные люди говорили, что добра с этого не будет. Может быть, все это стечение обстоятельств, но лично я тоже сознавал, что, хотя опиум официально и предназначался для аптек, но те, которые его засевали, предполагали сбывать его и в Китай по значительно более дорогой цене, т. е. построить свое благополучие на гибели других…» Встав в 7 часов утра 11 августа, отец Евстафий собирался ехать в Пржевальск за церковными свечами, но не оказалось лошади – на ней уехал в Пржевальск участковый врач. Как выяснилось впоследствии, он был зверски убит, не доезжая пяти верст до города. Через 10 минут после того, как отец Евстафий вышел на улицу, здесь стали раздаваться крики, «что киргизы набросились на только что выгнанные табуны скота и погнали их в горы. Первым делом, – вспоминал священник, – у меня мелькнула мысль, что необходимо объединить народ, чтобы общими силами дать отпор неверным, для чего я велел звонить в колокол… Народ быстро стал собираться в церкви. В это время на предгорных холмах около села появились большие толпы киргиз с флагами, готовившихся к нападению на него. Казалось, дни наши были сочтены, так как в селе были почти одни женщины и дети. Мужчин вообще и ранее было немного, а в рабочее время и те, которые оставались, были на работе. Да и что мог сделать десяток-другой почти безоружных людей против тысяч киргиз! Видя все это, я решил готовиться к смерти и приготовить к ней своих духовных детей. И вот в церкви мы начали служение акафиста Покрову Пресвятой Богородицы. За общим рыданием не было слышно слов акафиста. Это был общий предсмертно-покаянный плач. Семья моя находилась здесь же около иконы Богоматери. Передав чтение второго акафиста диакону Резникову, я начал исповедовать народ, но видя, что поодиночке не в состоянии исповедать, предложил общую исповедь. Народ стал с рыданием каяться в своих прегрешениях. Прочитав затем общую разрешительную молитву, я приступил к причащению всех запасными Святыми Дарами…
Все это происходило в церкви. Что же в это время было вне нее? – А вне нее совершилось дело явной помощи Божией. Киргизы в огромном количестве с диким воем бросились с гор на село. Совершенно случайно в селе оказались три казака, вооруженных винтовками, и один техник с охотничьим ружьем. И вот почти четыре этих человека при слабой поддержке нескольких мальчиков отбили нападение. Пусть неверующие люди объясняют это чем угодно, но я и мои прихожане не сомневаются в этом первом заступлении за нас Царицы Небесной.
Пока происходило наступление, постепенно стали прибегать с полей и из других мест мужчины. Появилось несколько охотничьих ружей, револьверов, кос, вил… с этим вооружением люди стали на улицах по краям села. Киргизы же, собравшись на предгорных холмах, готовились к новому нападению. В село стали прибегать люди с печальными известиями о зверствах киргиз над теми, которых они захватили на полях и дорогах…
Но вот началось новое наступление. Послышались крики и отдельные выстрелы. Прошло приблизительно с полчаса времени, как вдруг раздался общий крик, что киргизы ворвались в селение. Показалось пламя и стало известно, что они пробежали по главной улице села и зажгли в нескольких местах дома. Поднявшийся сильный ветер еще более усиливал панику. Женщины взяли иконы из церкви и с пением «Заступница Усердная» и другими песнопениями вышли на площадь около храма. К этому времени мы совместно с учителем Стародубовым пришли к решению, что более удобное место для защиты будет – два больших школьных здания с огороженным глинобитным заплотом садом и площадью между школой и церковью, почему и стали собирать женщин и детей в здания школы и сад около них.
Огонь с ветром между прочим делал свое разрушительное дело, и нам грозила опасность задохнуться в дыму и остаться беззащитными, когда сгорят дома. Но ветер принес нам пользу. Сильными порывами он отнес пламя на ту часть села, где не было людей, а лишь грабили загоревшиеся дома бывшие работники-киргизы, зная, где лежит хозяйское добро.
Первый день ожидания страшной, насильственной, зверски-издевательской и мучительной смерти приходил к концу. Киргизы отхлынули, и лишь огонь пожаров зловеще освещал церковь, площадь, школу и народ. В церкви началось вечернее служение. Вероятно, никто не спал в эту и в остальные ночи. По крайней мере я в продолжение четырех ночей только по нескольку минут тревожно дремал, и что, удивительно, не чувствовалось склонности ко сну…
Стали появляться лица, которым с Божией помощью удалось избежать насильственной смерти. Некоторые из них были жестоко изранены. Ужасом веяло от их рассказов. Киргизы не щадили даже маленьких детей. Времена злой татарщины воскресли в моей памяти, но все, что когда-то читалось об этих временах, бледнело пред бывшей действительностью. Грозившая нам всем опасность подвергнуться той же участи заставляла всех еще сильнее просить помощи Божией. Всю ночь я ходил среди людей, исповедуя и приобщая больных и побуждая мужчин не спать и быть готовыми дать врагу отпор в случае нападения.
В это время в наших «мастерских», состоявших из двух кузниц, спешно изготовлялись ружейные патроны, собирали порох, отливали из свинца пули, а впоследствии, когда не хватило свинца, на это пошли самовары. Делали копья, тесаки и прочее вооружение. Явились свои инструктора и мастера. Все работали для общего дела – спасения жизни.
Вечером в этот день я обратился с призывом к людям – кто бы решился на подвиг и пробрался с известием в город Пржевальск. На мой призыв отозвалось четверо мужчин и несколько подростков. Решено было послать ночью часть пешими, а часть на лошадях. Мальчики скоро вернулись обратно, так как вышли рано и были замечены киргизами. Остальные же, как потом узнали, ночью добрались до Пржевальска. Вся трудность в этом деле состояла в том, что по дороге из Покровского в Пржевальск было дунганское селение, и мы знали, что это неблагодарное исчадие, когда-то защищенное русскими, зло отплачивало нам. В это время у меня мелькнула мысль, принесшая нам впоследствии такую пользу, что без преувеличения можно сказать, что не приведи мы ее в исполнение, вряд ли бы мы остались живы, а именно: я обратил внимание на то, что киргизы нападают на лошадях и что весь их напор до сего времени сдерживался живой силой, – но долго ли могли его сдерживать каких-то сто человек против тысяч?.. Это… навело меня на мысль загородить улицы баррикадами. Чего, кажется, понятнее? Но русский человек и в опасности себе верен – не скоро его раскачаешь. Все нужно показать наглядно. Напрасно я уговаривал заградить улицы. Меня никто не слушал. Оставалось одно – сделать это самому. И вот рано на заре я, взяв несколько женщин, стал вместе с ними ставить поперек улиц телеги. Приходилось спорить с теми, кто не желал переставить своей телеги на другое место. Но как бы то ни было, а кругом площади мы установили по одному ряду телег. Следующий день наглядно показал всю пользу подобных заграждений, когда на них наскочило несколько киргиз. После этого крестьяне уже сами стали строить баррикады не только из телег, но из бревен и борон, и не в один, а в три ряда.
В седьмом часу утра началось служение литургии. Опять многие исповедались и приобщились Святых Таин. Приобщены были и дети. Только что кончилась литургия, как с колокольни, служившей для нас наблюдательным пунктом, стали замечать появление из разных горных щелей небольших групп киргиз, которые постепенно стали собираться кучами. Приблизительно часов около одиннадцати, разделившись на две партии, с диким воем, под руководством своих предводителей, державших белые и красные флажки и дававших ими особые знаки, орда в количестве нескольких тысяч вновь бросилась на село, но, встретив на своем пути баррикады, за которыми сидело десятка два стрелков с охотничьими ружьями, на время отступила и занялась грабежом и поджогом тех домов, которые находились вне черты нашей обороны, так как при малочисленности защитников мы не могли оборонять всего села.
Наступления киргиз продолжались часов до четырех. Все это время в церкви непрестанно молились. В этот же день часов около двух в Покровское приехали переселенцы из села Светлой Поляны. Обрадовались было покровцы, что нашей силы прибыло, но скоро разочаровались, так как новоселы народ бывалый и по приезде прежде всего устроились под бричками и занялись едой. Затем пошли по амбарам за мукой, попутно забирая все, что попадало на глаза. Скоро пошли жалобы и на пропажу одежды. Странно и непонятно было для меня, что люди, доживая, может быть, последние часы своей земной жизни, решаются воровать. В 5 часов вечера служили вечерню и утреню, а в 7 часов утра литургию. Днем в продолжение всей осады по нескольку раз служили молебны водосвятные и акафисты с крестными ходами.
В субботу нападения не было, хотя на предгорных холмах появлялись небольшими кучами киргизы. Чем объяснить это – я затрудняюсь. Говорят, в этот день русские разбили дунганское село. Наконец наступило воскресенье – 14 числа августа месяца. Едва кончилась литургия, как со всех горных щелей стали вылезать отдельные партии киргиз. По всему для нас было видно, что трудно нам придется, если из Пржевальска не дадут помощи, тем более что нам было сообщено прибежавшими из плена, что киргизы решили за нашу упорную защиту не выпустить никого из села живым. И вот в унылом, близком к отчаянию состоянии духа мы начали в 12 часов дня служить молебен на площади. Слезно молился исстрадавшийся народ Царице Небесной. И, о утешение! – во время молебна прибежал вестовой с извещением, что из Пржевальска идет дружина. Еще усерднее стала молитва, и когда, приблизительно через полчаса, действительно пришло шестьдесят пять человек дружинников, весь народ, как один человек, пал на колени и слышно было сплошное рыдание. Вообще, над Покровским приходом прямо явно для меня и верующих людей вместе с гневом Божиим была видна и помощь Его нам по слезной народной молитве к Заступнице Усердной. Приди помощь позже на час – возможно, что многих из нас уже не было бы. Только что мы успели обойти с крестным ходом занятую народом площадь, как со стороны гор послышался дикий зловещий вой. Шесть волостей киргиз, то есть не менее шести тысяч орды, летело на полуразоренное село.
Три часа беспрерывно сыпались ружейные выстрелы, только к вечеру стихла стрельба. Киргизы отхлынули в горы, готовясь на завтра к нападению на нас еще в большем числе. Мало кто из нас надеялся, что мы продержимся следующий день. Как бы в ответ на наши мысли дружинники сообщили нам, что на завтра они остаться не могут, и предложили ночью ехать в Пржевальск – другого исхода не было. Все сознавали, что нужна только особая помощь Божия, чтобы проехать незамеченным тридцать пять верст обозу в семьсот подвод под охраной какой-либо сотни наездников, вооруженных охотничьими ружьями. Почти уверенные, что не видеть нам завтрашнего дня, мы начали служить всенощную Успению Богоматери. Народ уже начинал собираться в путь, и в церковь заходили для краткой молитвы. Кончилась всенощная. С особым, непередаваемым словами чувством стоял я около престола. С одной стороны, меня не покидала мысль о том, что, может быть, это была наша последняя всенощная, с другой – мне представлялось, как через несколько часов и на этом месте появятся люди-звери и начнут свои бесчинства…
Отец диакон, задумчивый и безмолвный, стоял около меня. Молча поклонились мы друг другу и пред святым престолом, после чего я взял святой антиминс и Дары себе на грудь, сказав, что, если меня убьют, – пусть он снимет их с меня… Церковному старосте я велел взять деньги и предложил стоявшим в церкви взять кто что может. Взяли несколько икон. Ехать было решено после полуночи, но в 10 часов уже все лошади были запряжены. На площади было светло от горевших кругом домов, а в церкви светились поставленные перед образами свечи. Посреди церкви лежала икона Успения Богоматери…
Ожидая отъезда, я зашел в свой дом, все в нем лежало на своем месте. Какое-то чувство безразличия ко всему на время овладело мною. Но вот приближалось время отъезда, и чем ближе было оно, тем сильнее сжималось сердце. Минут за 20 до отъезда я вновь отправился в церковь проститься в последний раз… Велел взять запрестольный крест на переднюю подводу, а икону Божией Матери на последнюю.
Все сели на свои воза в ожидании команды – трогать. Проехали вперед десятка полтора конвоиров. Слышно было, как впереди разбирали баррикады и починяли мост. Минут через десять раздалась тихая команда: «Трогай». В полутьме видно было, как поднялись руки, творя крестное знамение. Послышались сдавленные рыдания. Я сидел на козлах, а в тележке за мной беззаботно дремали, тесно прижавшись друг к другу, мои дети… «Неужели же, Господи, Ты не помилуешь их?» – мелькнула у меня мысль, и вместе с тем болезненно сжалось сердце при мысли о том, что станет с ними в случае нападения киргиз. Слезы затуманили мне очи, а руки творили над ними образ Креста Господня. Затем, сотворив мысленно молитву Пресвятой Богородице, я благословил весь обоз. Как в тумане каком помню, как ехали по улицам догоравшего села. По выезде из села стали попадаться трупы убитых русских. Стук телег, ржание лошадей, поднятый семьюстами подвод, привели меня в отчаяние… С минуты на минуту я ждал, что вот с гор послышится зловещий вой, и содрогался при мысли о той картине, которая тогда получится. Только что проехали верст пять, как на горах показался огонь. «Сигнальный», – подумал я и на время прямо остолбенел. Затем всем сердцем своим стал молиться. В таком напряженном состоянии духа доехали до села Иваницкого, то есть 15 верст. Вдруг обоз остановился и спереди послышались крики. Значит, подстерегли… Слышны рыдания женщин и молитва… Но, благодарение Создателю, – того, чего ждали, не случилось. Оказалось, израненные и полуживые остатки жителей села Иваницкого, заслышав шум обоза, выползли к дороге, и их стали подбирать на телеги. По всему селу Иваницкому перекликались петухи, но мы знали, что в нем нет ни одной живой души. Обоз наш тронулся дальше… вот уже до города верст восемь. На пути стало попадаться много изуродованных трупов убитых русских людей, как взрослых, так и детей.
Целую книгу можно написать о зверствах киргиз. Времена Батыя, пожалуй, уступят… Достаточно того, что на дороге попадались трупики десятилетних изнасилованных девочек с вытянутыми и вырезанными внутренностями. Детей разбивали о камни, разрывали, насаживали на пики и вертели. Более взрослых, клали в ряды и топтали лошадьми. Если вообще страшна смерть, то подобная смерть еще страшнее. Жутко становилось при виде всего этого.
Ехали мы уже около шести часов, и стало светать; вдруг позади раздался крик, что гонятся киргизы. Что произошло далее, легко вообразить. Люди, что есть мочи, гнали лошадей; сваливались вместе с телегами с мостов; те, у которых что-либо ломалось или распрягались лошади, безумно обращались с просьбой к скачущим о помощи, но все думали только о себе… Вот уже и город. Навстречу бегут с пиками и ружьями дружинники… Мы спасены… и литургию в день Успения Богоматери могли служить в Пржевальске.
Над нами явно совершилось чудо. Пояснение одного из бежавших пленных подтверждает это… Когда назавтра в Покровское пришли киргизы, они рвали на себе одежды, драли головы ногтями и вопили, а затем убили своих двадцать человек часовых, которые так крепко спали, что не могли слышать стука и шума обоза, растянувшегося на десять верст. Разве это не явная помощь Царицы Небесной, внявшей молитвам недостойных рабов своих? Ни один человек из выехавших из Покровского не погиб. Пусть задумаются люди над этим. Наказал нас Господь, но смерти не предал».
В 1916 году после уничтожения во время мятежа киргизов села Покровского отец Евстафий был назначен настоятелем церкви села Благовещенского Андижанского уезда; в этом же году он был переведен в село Егорьевское Черняевского уезда, а затем в Покровский храм в станицу Надеждинская Верненского уезда. Священник Евстафий Малаховский был убит пришедшими к власти безбожниками-большевиками во время Пасхального крестного хода 22 апреля/ 5 мая 1918 года.
Подробнее...