Преподобный Афанасий Афонский
Преподобный Афанасий Афонский, в святом Крещении Авраамий, родился в городе Трапезунде и, рано осиротев, воспитывался у одной доброй благочестивой монахини, подражая своей приемной матери в навыках иноческой жизни, в посте и молитве. Учение он постигал легко и вскоре обогнал в науках своих сверстников.
После смерти приемной матери Авраамий был взят в Константинополь, ко двору тогдашнего византийского императора Романа Старшего, и определен учеником к знаменитому ритору Афанасию. В скором времени ученик достиг совершенства учителя и сам стал наставник...
Преподобный Афанасий Афонский, в святом Крещении Авраамий, родился в городе Трапезунде и, рано осиротев, воспитывался у одной доброй благочестивой монахини, подражая своей приемной матери в навыках иноческой жизни, в посте и молитве. Учение он постигал легко и вскоре обогнал в науках своих сверстников.
После смерти приемной матери Авраамий был взят в Константинополь, ко двору тогдашнего византийского императора Романа Старшего, и определен учеником к знаменитому ритору Афанасию. В скором времени ученик достиг совершенства учителя и сам стал наставником юношества. Считая истинной жизнью пост и бодрствование, Авраамий вел жизнь строгую и воздержанную, спал мало и то сидя на стуле, а пищей ему служили ячменный хлеб и вода. Когда учитель его Афанасий по слабости человеческой стал завидовать своему ученику, блаженный Авраамий оставил наставничество и удалился.
В те дни в Константинополь прибыл преподобный Михаил Малеин, игумен Киминского монастыря. Авраамий рассказал игумену свою жизнь, открыл ему сокровенное желание стать иноком. Божественный старец, прозирая в Авраамии избранный сосуд Святого Духа, полюбил его и много поучал в вопросах спасения. Однажды во время их духовной беседы святого Михаила посетил его племянник Никифор Фока, известный полководец, будущий император. Высокий дух, глубокий ум Авраамия поразили Никифора и на всю жизнь внушили благоговейное почитание и любовь к святому. Ревность по иноческой жизни снедала Авраамия. Бросив все, он прибыл в Киминский монастырь и, пав в ноги Преподобному игумену, просил облечь его в иноческий образ. Игумен с радостью исполнил его просьбу и постриг его с именем Афанасий.
Длительными постами, бдениями, коленопреклонениями, трудами нощными и денными Афанасий уже вскоре достиг такого совершенства, что святой игумен благословил его на подвиг безмолвия в уединенном месте недалеко от монастыря. Позже, покинув Кимин, он обошел много пустынных и уединенных мест и, наставляемый Богом, пришел на место, называемое Мелана, на самом краю Афона, далеко отстоящее от других иноческих жилищ. Здесь Преподобный построил себе келлию и стал подвизаться в трудах и молитве, восходя от подвига к подвигу к высшему иноческому совершенству.
Враг старался возбудить в святом Афанасии ненависть к избранному им месту, борол его непрестанными помыслами. Подвижник решил потерпеть год, а там, как Господь устроит, так и поступить. В последний день срока, когда святой Афанасий стал на молитву, внезапно осиял его Небесный Свет, исполнив неизреченной радости, все помыслы развеялись, а из глаз потекли благодатные слезы. С тех пор получил святой Афанасий дар умиления, а место своего уединения возлюбил с той же силой, как раньше ненавидел. В то время Никифор Фока, пресытившись воинскими подвигами, вспомнил свой обет стать иноком и просил преподобного Афанасия на его средства устроить монастырь, т. е. построить для него и братий келлии для безмолвия и храм, где бы братия приобщалась по воскресеньям Божественных Христовых Таин.
Избегая забот и попечений, блаженный Афанасий сначала не соглашался принять ненавистное золото, но, видя горячее желание и доброе намерение Никифора и узрев в этом волю Божию, приступил к устройству монастыря. Он воздвиг большой храм в честь святого Пророка и Предтечи Христова Иоанна и другой храм, у подножия горы, во имя Пресвятой Девы Богородицы. Вокруг храма появились келлии, возникла на Святой Горе чудная обитель. В ней были сооружены трапезная, больница и странноприимница и другие необходимые постройки.
В монастырь отовсюду стекалась братия не только из Греции, но и из других стран: простые люди и знатные вельможи, пустынники, подвизавшиеся долгие годы в пустыне, игумены многих монастырей и архиереи желали быть простыми иноками в Афонской Лавре святого Афанасия.
Святой игумен установил в обители общежительный устав по подобию древних палестинских обителей. Богослужения совершались со всей строгостью, никто не дерзал разговаривать во время службы, опаздывать или выходить без нужды из храма.
Сама Пречистая Богородица, Небесная Владычица Афона, благоволила к святому. Много раз он удостаивался видеть Ее чувственными очами. Попущением Божиим, случился в монастыре такой голод, что иноки один за другим стали покидать Лавру. Преподобный остался один и в минутной слабости тоже помыслил уйти. Вдруг он увидел Женщину под воздушным покрывалом, идущую ему навстречу. «Кто ты и куда идешь?» – тихо спросила Она. Святой Афанасий с невольной почтительностью остановился. «Я здешний инок», – отвечал святой Афанасий и рассказал о себе и своих заботах. «И ради куска хлеба насущного ты бросаешь обитель, которой предстоит прославиться в роды и роды? Где твоя вера? Воротись, и Я помогу тебе». «Кто ты?», – спросил Афанасий. «Я Матерь Господа твоего», – отвечала Она и повелела Афанасию ударить жезлом в камень, так что из трещины пробился источник, который существует и ныне, напоминая о чудном посещении.
Число братии росло, в Лавре шли строительные работы. Преподобный Афанасий, провидя время своего отхода ко Господу, пророчествовал о своей близкой кончине и просил братию не соблазниться о том, что произойдет. «Ибо иначе судят люди, иначе устрояет Премудрый». Братия недоумевала и размышляла над словами Преподобного. Преподав братии свои последние наставления и утешив всех, святой Афанасий зашел в свою келлию, надел мантию и священный куколь, который надевал только по великим праздникам, после продолжительной молитвы вышел. Бодрый и радостный, святой игумен поднялся с шестью братиями на верх храма осмотреть строительство. Вдруг, неведомыми судьбами Божиими, верх храма обрушился. Пятеро братий тотчас предали свой дух Богу. Преподобный же Афанасий и зодчий Даниил, заваленные камнями, остались живы. Все слышали, как Преподобный призывал Господа: «Слава Тебе, Боже! Господи, Иисусе Христе, помоги мне!» Братия с великим плачем начали откапывать своего отца из-под развалин, но нашли его уже скончавшимся.
Подробнее...
Преподобный Сергий Радонежский
Преподобный Сергий родился в селе Варницы, под Ростовом, 3 мая 1314 года в семье благочестивых и знатных бояр Кирилла и Марии. Господь предызбрал его еще от чрева матери. В Житии Преподобного Сергия повествуется о том, что за Божественной литургией еще до рождения сына праведная Мария и молящиеся слышали троекратное восклицание младенца: перед чтением Святого Евангелия, во время Херувимской песни и когда священник произнес: "Святая святым". Бог даровал преподобным Кириллу и Марии сына, которого назвали Варфоломеем...
Преподобный Сергий родился в селе Варницы, под Ростовом, 3 мая 1314 года в семье благочестивых и знатных бояр Кирилла и Марии. Господь предызбрал его еще от чрева матери. В Житии Преподобного Сергия повествуется о том, что за Божественной литургией еще до рождения сына праведная Мария и молящиеся слышали троекратное восклицание младенца: перед чтением Святого Евангелия, во время Херувимской песни и когда священник произнес: "Святая святым". Бог даровал преподобным Кириллу и Марии сына, которого назвали Варфоломеем. С первых дней жизни младенец всех удивил постничеством, по средам и пятницам он не принимал молока матери, в другие дни, если Мария употребляла в пищу мясо, младенец также отказывался от молока матери. Заметив это, Мария вовсе отказалась от мясной пищи. В семилетнем возрасте Варфоломея отдали учиться вместе с двумя его братьями – старшим Стефаном и младшим Петром. Братья его учились успешно, но Варфоломей отставал в учении, хотя учитель и помногу занимался с ним. Родители бранили ребенка, учитель наказывал, а товарищи насмехались над его несмысленностью. Тогда Варфоломей со слезами взмолился к Господу о даровании ему книжного разумения. Однажды отец послал Варфоломея за лошадьми в поле. По дороге он встретил посланного Богом Ангела в иноческом образе: стоял старец под дубом среди поля и совершал молитву. Варфоломей приблизился к нему и, преклонившись, стал ждать окончания молитвы старца. Тот благословил отрока, поцеловал и спросил, чего он желает. Варфоломей ответил: "Всей душой я желаю научиться грамоте, Отче святой, помолись за меня Богу, чтобы Он помог мне познать грамоту". Инок исполнил просьбу Варфоломея, вознес свою молитву к Богу и, благословляя отрока, сказал ему: "Отныне Бог дает тебе, дитя мое, уразуметь грамоту, ты превзойдешь своих братьев и сверстников". При этом старец достал сосуд и дал Варфоломею частицу просфоры: "Возьми, чадо, и съешь, – сказал он. – Это дается тебе в знамение благодати Божией и для разумения Святого Писания". Старец хотел удалиться, но Варфоломей просил его посетить дом родителей. Родители с честью встретили гостя и предложили угощение. Старец ответил, что прежде следует вкусить пищи духовной, и велел их сыну читать Псалтирь. Варфоломей стал стройно читать, и родители удивились совершившейся перемене с сыном. Прощаясь, старец пророчески предсказал о Преподобном Сергии: "Велик будет ваш сын пред Богом и людьми. Он станет избранной обителью Святого Духа". С тех пор святой отрок без труда читал и понимал содержание книг. С особым усердием он стал углубляться в молитву, не пропуская ни одного Богослужения. Уже в детстве он наложил на себя строгий пост, ничего не ел по средам и пятницам, а в другие дни питался только хлебом и водой.
Около 1328 года родители Преподобного Сергия переселились из Ростова в Радонеж. Когда их старшие сыновья женились, Кирилл и Мария незадолго до смерти приняли схиму в Хотьковском монастыре Покрова Пресвятой Богородицы, неподалеку от Радонежа. Впоследствии овдовевший старший брат Стефан также принял иночество в этом монастыре. Похоронив родителей, Варфоломей вместе с братом Стефаном удалился для пустынножительства в лес (в 12 верстах от Радонежа). Сначала они поставили келлию, а потом небольшую церковь, и, с благословения митрополита Феогноста, она была освящена во Имя Пресвятой Троицы. Но вскоре, не выдержав трудностей жизни в пустынном месте, Стефан оставил брата и перешел в Московский Богоявленский монастырь (где сблизился с иноком Алексием, впоследствии митрополитом Московским, память 12 февраля).
Варфоломей же 7 октября 1337 года принял пострижение в монашество от игумена Митрофана с именем святого мученика Сергия (память 7 октября) и положил начало новому жительству во славу Живоначальной Троицы. Претерпевая искушения и страхования бесовские, Преподобный восходил от силы в силу. Постепенно он стал известен другим инокам, искавшим его руководства. Преподобный Сергий всех принимал с любовью, и вскоре в маленькой обители составилось братство из двенадцати иноков. Их опытный духовный наставник отличался редким трудолюбием. Своими руками он построил несколько келлий, носил воду, рубил дрова, выпекал хлеб, шил одежду, готовил пищу для братии и смиренно выполнял другие работы. Тяжелый труд Преподобный Сергий соединил с молитвой, бдением и постом. Братия удивлялась, что при таком суровом подвиге здоровье их наставника не только не ухудшалось, но еще более укреплялось. Не без труда иноки умолили Преподобного Сергия принять игуменство над обителью. В 1354 году епископ Волынский Афанасий посвятил Преподобного во иеромонаха и возвел в сан игумена. По-прежнему в обители строго выполнялись иноческие послушания. С увеличением монастыря росли и его нужды. Нередко иноки питались скудной пищей, но по молитвам Преподобного Сергия неизвестные люди приносили все необходимое.
Слава о подвигах Преподобного Сергия стала известна в Константинополе, и Патриарх Филофей прислал Преподобному крест, параман и схиму, в благословение на новые подвиги, Благословенную грамоту, советовал избраннику Божию устроить общежительный монастырь. С патриаршим посланием Преподобный отправился к святителю Алексию и получил от него совет ввести строгое общежитие. Иноки стали роптать на строгость устава, и Преподобный вынужден был покинуть обитель. На реке Киржач он основал обитель в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Порядок в прежней обители стал быстро приходить в упадок, и оставшиеся иноки обратились к святителю Алексию, чтобы он возвратил святого.
Преподобный Сергий беспрекословно повиновался святителю, оставив игуменом Киржачского монастыря своего ученика, преподобного Романа.
Еще при жизни Преподобный Сергий удостоился благодатного дара чудотворений. Он воскресил отрока, когда отчаявшийся отец считал единственного сына навсегда потерянным. Слава о чудесах, совершенных Преподобным Сергием, стала быстро распространяться, и к нему начали приводить больных как из окрестных селений, так и из отдаленных мест. И никто не покидал Преподобного, не получив исцелений недугов и назидательных советов. Все прославляли Преподобного Сергия и благоговейно почитали наравне с древними святыми отцами. Но людская слава не прельщала великого подвижника, и он по-прежнему оставался образцом иноческого смирения.
Однажды святитель Стефан, епископ Пермский (память 27 апреля), глубоко почитавший Преподобного, направлялся из своей епархии в Москву. Дорога пролегала в восьми верстах от Сергиева монастыря. Предполагая посетить монастырь на обратном пути, святитель остановился и, прочитав молитву, поклонился Преподобному Сергию со словами: "Мир тебе, духовный брат". В это время Преподобный Сергий сидел вместе с братией за трапезой. В ответ на благословение святителя Преподобный Сергий встал, прочитал молитву и послал ответное благословение святителю. Некоторые из учеников, удивленные необычайным поступком Преподобного, поспешили к указанному месту и, догнав святителя, убедились в истинности видения.
Постепенно иноки становились свидетелями и других подобных явлений. Однажды во время литургии Преподобному сослужил Ангел Господень, но по смирению своему Преподобный Сергий запретил кому-либо рассказывать об этом до конца его жизни на земле.
Тесные узы духовной дружбы и братской любви связывали Преподобного Сергия со святителем Алексием. Святитель на склоне лет призвал к себе Преподобного и просил принять Русскую митрополию, но блаженный Сергий по смирению отказался от первосвятительства.
Русская земля в то время страдала от татарского ига. Великий князь Димитрий Иоаннович Донской, собрав войско, пришел в обитель Преподобного Сергия испросить благословения на предстоявшее сражение. В помощь великому князю Преподобный благословил двух иноков своей обители: схимонаха Андрея (Ослябю) и схимонаха Александра (Пересвета), и предсказал победу князю Димитрию. Пророчество Преподобного Сергия исполнилось: 8 сентября 1380 года, в день праздника Рождества Пресвятой Богородицы, русские воины одержали полную победу над татарскими полчищами на Куликовом поле, положив начало освобождения Русской земли от татарского ига. Во время сражения Преподобный Сергий вместе с братией стоял на молитве и просил Бога о даровании победы русскому воинству.
За ангельскую жизнь Преподобный Сергий удостоился от Бога небесного видения. Однажды ночью авва Сергий читал правило перед иконой Пресвятой Богородицы. Окончив чтение канона Божией Матери, он присел отдохнуть, но вдруг сказал своему ученику, преподобному Михею (память 6 мая), что их ожидает чудесное посещение. Через мгновение явилась Божия Матерь в сопровождении святых апостолов Петра и Иоанна Богослова. От необыкновенно яркого света Преподобный Сергий пал ниц, но Пресвятая Богородица прикоснулась к нему руками и, благословляя, обещала всегда покровительствовать святой обители его.
Достигнув глубокой старости, Преподобный, за полгода прозрев свою кончину, призвал к себе братию и благословил на игуменство опытного в духовной жизни и послушании ученика, преподобного Никона (память 17 ноября). В безмолвном уединении Преподобный преставился к Богу 25 сентября 1392 года. Накануне великий угодник Божий в последний раз призвал братию и обратился со словами завещания: "Внимайте себе, братие. Прежде имейте страх Божий, чистоту душевную и любовь нелицемерную..."
Подробнее...
Мученица Агния (Анна) Римская, дева
Родилась в Риме от благочестивых родителей и была воспитана в христианской вере. В 13 лет она отказала в замужестве сыну начальника области и, не принеся жертву богине Весте, была нагой отправлена в непотребный дом. Но по Божию изволению у нее выросли такие длинные волосы на голове, что покрыли все ее тело как одежда, а в доме встретил ее Ангел Божий и покрыл таким блистающим сиянием, что от этого блеска нечестивые юноши не могли смотреть на нее. Когда св. Агния начала молиться, то увидела перед собой белую одежду, сотканную ангельскими руками...
Родилась в Риме от благочестивых родителей и была воспитана в христианской вере. В 13 лет она отказала в замужестве сыну начальника области и, не принеся жертву богине Весте, была нагой отправлена в непотребный дом. Но по Божию изволению у нее выросли такие длинные волосы на голове, что покрыли все ее тело как одежда, а в доме встретил ее Ангел Божий и покрыл таким блистающим сиянием, что от этого блеска нечестивые юноши не могли смотреть на нее. Когда св. Агния начала молиться, то увидела перед собой белую одежду, сотканную ангельскими руками. Юноша, виновник зла, вошел к Агнии и хотел совершить над ней насилие, но пал бездыханным, преданный Ангелом Божиим сатане. По просьбе отца юноши святая дева воскресила своей молитвой умершего, который стал прославлять Бога. И от этого 160 человек уверовали во Христа, крестились, а спустя некоторое время язычники отсекли головы им и воскрешенному юноше.
Тогда св. мученица Агния была предана жестоким мучениям, после которых ей воткнули в гортань меч, от чего она и предала свой дух Господу.
Молясь у гроба св. Агнии, от рук язычников пострадала сверстница ее Эмерентиана, которую похоронили вблизи св. Агнии. Спустя много лет дочь Константина Великого Констанция исцелилась от тяжкой болезни на гробе св. Агнии, устроив в благодарность на месте погребения ее церковь во имя св. мученицы, а затем и девичий монастырь.
Подробнее...
Священномученик Геннадий Здоровцев
Священномученик Геннадий родился в 1868 году в семье священнослужителя Ярославской епархии Николая Здоровцева. В 1888 году он окончил Ярославскую духовную семинарию и был назначен учителем Рыловского земского училища в Даниловском уезде, а в 1891 году – рукоположен во священника к Успенской церкви в селе Шарна Любимского уезда. В 1900 году он был переведен служить в Спасскую церковь в село Спасское-на-Элнати того же уезда, в 1907 году – в Успенский кафедральный собор в Ярославле, а в 1914 году – во Владимирский храм в Ярославле...
Священномученик Геннадий родился в 1868 году в семье священнослужителя Ярославской епархии Николая Здоровцева. В 1888 году он окончил Ярославскую духовную семинарию и был назначен учителем Рыловского земского училища в Даниловском уезде, а в 1891 году – рукоположен во священника к Успенской церкви в селе Шарна Любимского уезда. В 1900 году он был переведен служить в Спасскую церковь в село Спасское-на-Элнати того же уезда, в 1907 году – в Успенский кафедральный собор в Ярославле, а в 1914 году – во Владимирский храм в Ярославле.
Все это время отец Геннадий преподавал Закон Божий в церковно-приходских школах. С 1904 по 1907 год он состоял членом благочиннического совета 2-го округа Любимского уезда, в 1907–1908 годах – членом попечительства об учениках Ярославской духовной семинарии и казначеем совета епархиального училища, с 1914 по 1917 год – сверхштатным членом Ярославской духовной консистории. В 1913 году отец Геннадий был награжден наперсным крестом.
Вскоре после большевистского переворота в 1917 году священник Геннадий Здоровцев был арестован и 18 июля 1918 года расстрелян.
Подробнее...
Преподобномученицы Великая княгиня Елисавета и инокиня Варвара (Яковлева)
Преподобномученица Елисавета (Элизабет-Александра-Луиза-Алиса, принцесса Гессен-Дармштадтская) родилась 20 октября 1864 года в семье принца Гессенского Людвига и принцессы Гессенской Алисы, дочери королевы Английской Виктории, имя которой тесно связано с эпохой расцвета Британской империи. Королева Виктория показала себя в своем политическом прагматизме истинной патриоткой своего отечества; браки ее детей и внуков воспринимались ею исключительно как составляющая часть строительства Британской империи...
Преподобномученица Елисавета (Элизабет-Александра-Луиза-Алиса, принцесса Гессен-Дармштадтская) родилась 20 октября 1864 года в семье принца Гессенского Людвига и принцессы Гессенской Алисы, дочери королевы Английской Виктории, имя которой тесно связано с эпохой расцвета Британской империи. Королева Виктория показала себя в своем политическом прагматизме истинной патриоткой своего отечества; браки ее детей и внуков воспринимались ею исключительно как составляющая часть строительства Британской империи. Она считала делом первостепенной государственной важности выгодно выдавать своих дочерей и внучек за императоров других государств, хотя бы при этом и пришлось поступаться конфессиональными или религиозными принципами.
Елизавета была названа в честь Елизаветы Тюрингской, одной из родоначальниц Гессенского дома, которая отличалась милосердием, сострадательностью к бедным и щедрой благотворительностью. В семье ее звали по-домашнему – Эллой. После ее рождения принцесса Алиса писала своей матери королеве Виктории: «Мы любим Елизавету, потому что святая Елизавета была родоначальницей Гессенского дома так же, как и Саксонского».
Детство Эллы пришлось на время очень значимых для Европы событий. «Летом 1866 года совершилось событие огромной исторической важности. Германия, раздробленная в течение столетий, начала сплачиваться под руководством гениального прусского министра в одно сильное целое». Этим министром был Отто Бисмарк, а начало объединению положила Австро-прусская война, продолжавшаяся семь недель и закончившаяся победой Пруссии. Гессен-Дармштадт выступал на стороне Австрии, и после ее поражения прусские войска оккупировали его. Все политические силы при этом остались на своих местах, но побежденным пришлось платить дань победителям, что существенно отразилось на материальном положении семьи принца Людвига, воевавшего на стороне Австрии.
Принцесса Алиса была умной и нежной матерью и любящей супругой, все свое время она уделяла семье и своим подданным. Она была всецелой поклонницей и проводницей принципов, в которых была воспитана королевой Викторией, где любовь означала на практике крайнюю строгость – ранний подъем (в шесть утра круглый год), длинный рабочий день, начинавшийся в семь часов утра, полную рабочую неделю, в иные периоды исключавшую вовсе воскресный отдых, и абсолютное послушание старшим. Главный воспитательный принцип, который проводила в жизнь королева Виктория по отношению к собственным многочисленным детям, – это ни при каких обстоятельствах их не баловать. Этот же принцип проводила и принцесса Алиса. Весь свой дом и быт в Дармштадте она устроила на английский лад. С детьми она говорила только по-английски, исключение делалось лишь для сына Эрнста-Людвига, который должен был наследовать герцогский титул, – его как следует обучали немецкому языку. В девять часов был первый завтрак, в два часа обед, в пять – традиционный английский чай. Раз в две недели – посещение церкви. Каждый день обязательные прогулки. Алисе удалось в воспитании детей вполне добиться осуществления принципа регулярности и порядка.
Впоследствии, когда на попечении ее дочери, великой княгини Елизаветы Федоровны, и ее мужа оказались племянники, то они воспитывали их примерно таким же образом, что и принцесса Алиса, и дети, хотя родились и жили в России, долго не знали русского языка, разговаривая исключительно на английском. Дети принцессы Алисы так часто гостили у своей бабушки королевы Виктории в замках Виндзорском и Балморал, во дворце Осборн-Хаус, что те им стали, в конце концов, столь же родными, как и их устроенный на английский манер дворец в Дармштадте, обставленный мебелью, которую королева Виктория лично прислала им из Англии.
Принцесса Алиса своим государственным долгом считала необходимым покровительствовать интеллектуальной элите. В ее доме бывали поэт Альфред Теннисон, историк Томас Карлейль, искусствовед Джон Рескин, в домашних диспутах участвовал известный германский философ Давид Штраус. Сама хорошо играя на рояле, она принимала в своем доме многих музыкантов, иногда разыгрывала в четыре руки музыкальные пьесы вместе с композитором Иоганнесом Брамсом. Дети, Виктория, Элла, Эрнст и Аликс, унаследовали от нее музыкальные дарования; Элла пела альтом, Аликс была хорошей пианисткой и исполнительницей романсов. Следуя лютеранской религиозной традиции, каждую субботу дети с большими букетами цветов отправлялись в больницу на Мауэрштрассе, ставили цветы в вазы и разносили их по палатам больных, ведя с ними беседы. Принцесса Алиса до конца жизни оставалась верна английским принципам и идеалам – благосостояние герцогства она ставила превыше всего, и примером такого рода служения была для нее королева Виктория. Тактичная и рассудительная принцесса Алиса основала в герцогстве многие благотворительные учреждения. Во время Австро-прусской войны она устроила в своем доме госпиталь и создала в рамках организации Красного Креста женское общество. Все эти жизненные навыки и традиции впоследствии были реализованы в России ее дочерями Эллой и Аликс.
Первая половина XIX века в Германии стала расцветом деятельности лютеранского пастора Теодора Флиднера, основавшего в 1833 году в городе Кайзерверте близ Дюссельдорфа Общество диаконисс для помощи больным и беднякам. Жалованья диакониссы не получали, но «имели бесплатное питание, деньги на мелкие расходы и одежду – рабочую и выходную». Они обязывались трудиться в общине пять лет, но не были связаны никакими обетами и могли выйти замуж, и в этом случае в общину уже не возвращались. Флиднер основал в Германии Тюремное общество, «Союз для ухода за больными в Рейнской провинции и Вестфалии», приют для девочек-сирот и тому подобное. В 1849 году для большего успеха своей деятельности и разворачивания ее по всему миру он отказался от пасторского служения. В 1851 году Флиднер организовал лечебницу для душевнобольных женщин, а незадолго перед смертью – богадельню для престарелых диаконисс. Успех его деятельности был столь значителен, что к началу ХХ столетия в одной только Германии насчитывалось восемьдесят общин диаконисс с персоналом в двадцать тысяч человек. Впоследствии великая княгиня Елизавета Федоровна, воспользовавшись опытом Флиднера, основала в Москве Марфо-Мариинскую Обитель милосердия, предполагая устроить со временем ее филиалы в разных частях страны.
В 1878 году в Дармштадте разразилась эпидемия дифтерита, которая не миновала и герцогского дворца. От болезни умерли четырехлетняя дочь Людвига IV и супруга, великая герцогиня Алиса Гессенская, которой было тогда всего тридцать пять лет. Верная воспитанию королевы Виктории, она завещала покрыть свой гроб английским флагом. Элле исполнилось в это время четырнадцать лет, а ее старшей сестре Виктории пятнадцать. Через три года, в 1881 году, обе сестры стали выезжать в свет и о них заговорили как о самых красивых невестах немецких дворов. Одним из претендентов на брак с принцессой Эллой стал принц Прусский Вильгельм, будущий кайзер Германии, который хорошо ее знал, часто приезжая к своим родственникам в Дармштадт. Мать Вильгельма, старшая дочь королевы Виктории, однако, была против этого брака по причине их близкого родства, не желала за него выходить и сама Элла.
6 ноября 1883 года состоялась неофициальная помолвка Эллы с великим князем Сергеем Александровичем, который был хорошо принят в семье великого герцога Людвига IV. Герцог писал по этому поводу императору Александру III: «Я не колеблясь дал свое согласие, потому что знаю Сергея с детства, вижу его хорошие и приятные манеры и уверен, что он сделает мою дочь счастливой».
В феврале 1884 года великий князь Сергей Александрович отправился в Дармштадт для официальной помолвки. Воспитатель великого князя контр-адмирал Дмитрий Сергеевич Арсеньев, сопровождавший его в этой поездке, писал: «В Дармштадте нас приняли очень родственно. Великий князь и я, мы были помещены во дворце великого герцога, а остальные – в других дворцах. Принцесса Елизавета была прелесть как красива и мила и ангелоподобна, она не могла не нравиться, и я был очень счастлив за Сергея Александровича, что Господь послал ему такую подругу жизни! Сердце ее было добрейшее и нрав ее ангельский. К тому же направления она была серьезного и очень хорошо воспитана.
Обручение состоялось! При дармштадтском дворе были все обычные торжества: обед, бал и т.п. Все было очень симпатично и радостно! Все дармштадтское семейство радовалось этой свадьбе, все члены его свято чтили память покойной императрицы Марии Александровны и были счастливы заключаемыми новыми узами между новым поколением русской и дармштадтской семьи!»
Сергей Александрович в письме к брату Павлу так описывал эту поездку в Дармштадт: «Сашапоручил мне передать Элле ленту Екатерининскую, а Минни – чудесную брошку с большим сапфиром. Я был очень тронут. Я ей вез pendeloque из громадного сапфира-кабошон редких размеров и красоты, брошку бриллиантовую и жемчуга, кольцо с кабошоном сапфировым и один из парижских вееров. Элла мне подарила кольцо с сапфиром и двумя бриллиантами, que je porte avec les bagues de Maman et Оля. Нашел здесь совершенную весну – листья распускаются, весенние цветы тоже и воздух теплый. Одним словом, полное благорастворение воздухов. Время идет отлично. Элла, если можно, еще красивее. Мы с нею много сидим вместе; по утрам она в моей комнате, и я ее немного учу по-русски, что очень забавно, даже заставляю писать; между прочим, учу ее словам «Боже, Царя храни». Были мы с Эллой у фотографа. Пришлю тебе карточки: так забавно и очень недурно. На днях был маленький бал – очень мило, и мы с Эллой усердно отплясывали, но, конечно, оживления ноль, et puis lton vais a trios temps, что ужасно. Был большой обед de fiançaillesв замке, и Элла в первый раз появилась в Екатерининской ленте».
В мае 1884 года Элла выехала в Россию. Ее приезд был обставлен с необыкновенной роскошью. Вся семья герцога сопровождала принцессу, в том числе с ней ехала сестра Аликс, будущая супруга императора Николая II. Великий князь Сергей Александрович распорядился украсить все вагоны поезда душистыми цветами белого цвета. На каждой остановке поезд встречали толпы народа во главе с представителями власти и духовенства. 27 мая, в день Святой Троицы, принцесса Элла с родственниками прибыла в Москву.
Элла писала бабушке королеве Виктории: «наше путешествие совсем не было утомительным, и сегодня, хотя я и вернулась после визитов, чувствую себя вполне свежей. Вся семья так добра к нам, и мое расставание поэтому будет чуть менее тяжелым, хотя приходят моменты, когда я чувствую большую грусть. Этими днями у нас будет только семейный завтрак, а выезды – вечерами, когда еще вполне светло. В субботу будет торжественный въезд, и мы останемся на ночь в Петербурге. Я думаю, что свадьба будет в 12 часов дня на следующий день».
2 июня состоялся торжественный въезд принцессы в Санкт-Петербург. В красивой золоченой карете императрицы Екатерины II, с восьмеркой белых лошадей, с форейторами в золотых ливреях, она направилась в Зимний дворец. В карете вместе с принцессой ехала императрица Мария Федоровна, супруга императора Александра III, за ними следовали кареты с другими членами дома Романовых.
Рано утром в воскресенье, 3 июня, принцессу Эллу «посадили перед зеркалом императрицы Анны Иоанновны. Придворный парикмахер делал ей локоны, которые спускались по плечам, а императрица Мария Феодоровна помогала ему, подавая шпильки, гребни и прикрепляя бриллиантовую диадему и великокняжескую маленькую корону. Бриллиантовые диадема, корона, ожерелье и серьги соответствовали одно другим. Они когда-то принадлежали императрице Екатерине II и надевались на каждую невесту великих князей дома Романовых. Серьги были до того тяжелые, что их прикрепляли к ушам невесты золотой проволокой. В ее туфлю вкладывалась золотая монета – «на счастье».
Венчание великого князя Сергея Александровича и принцессы Эллы состоялось в храме Нерукотворного Спаса в Зимнем дворце, после чего в Александровском зале дворца пастор церкви святой Анны, Фрейфельд, совершил его по лютеранскому обряду. В шестом часу вечера начался обед в Николаевском зале. Играл оркестр Императорской русской оперы под управлением капельмейстера Направника. Около девяти часов вечера в Георгиевском зале начался бал, открывшийся польским полонезом.
4 июня был опубликован манифест императора Александра III, в котором возвещалось о браке его брата, великого князя Сергея Александровича, с принцессой Эллой и было повелено: «супругу великого князя Сергея Александровича именовать великой княгиней Елисаветою Феодоровной с титулом Императорского Высочества».
После свадьбы супруги уехали в село Ильинское, располагавшееся неподалеку от Москвы, где находилось имение великого князя Сергея Александровича. На пути в Ильинское они остановились в Москве.
Елизавета Федоровна писала о своих первых впечатлениях о Москве королеве Виктории: «В тот день, когда мы приехали сюда, мы осмотрели разные замечательные церкви и дворец с залами, где происходили торжества коронации. На следующий день, вчера, мы поехали в Троице-Сергиеву лавру и посетили разные другие церкви там. Они такие изумительные, и некоторые построены в XIV веке. Конечно, там были священные изображения, но, когда Сергей становился на колени и прикладывался к ним, я делала очень низкие реверансы так, чтобы не очень шокировать людей, и я не думаю, что я зашла этим слишком далеко. Я только целовала крест, когда его протягивали мне, и, так как здесь принято целовать руку священнику... я это делаю. Это является жестом вежливости...»
Живший некоторое время в Ильинском Владимир Джунковский, впоследствии товарищ министра внутренних дел и командир корпуса жандармов, писал в своих воспоминаниях: «Ильинское представляло собой чудный огромный парк на берегу Москвы-реки, на крутом берегу которой стоял средних размеров двухэтажный дворец с двумя огромными террасами по обеим его сторонам у верхнего этажа, одна из них имела еще большую площадку, с которой вела в сад полукруглая лестница, другая же имела отлогий широкий спуск прямо на большую аллею, ведущую к обширной библиотеке, помещавшейся в новом каменном здании очень красивой архитектуры. Для лиц свиты и приезжих по парку были раскинуты небольшие домики, разделенные на уютные квартиры из двух-трех комнат со всеми удобствами, скромно, но с большим комфортом меблированные. Все эти домики имели свои названия: ближайший ко дворцу «Приют для приятелей» имел две квартиры для фрейлин, одна внизу, другая наверху. Следующий домик – «Пойми меня». Затем были еще домики: «Миловид» и «Кинь грусть». В первом отводились помещения для приезжих, во втором наверху помещалось отделение канцелярии генерал-губернатора и жили понедельно старшие делопроизводители по очереди с двумя чиновниками, внизу же было отделение конторы двора Его Высочества, жил чиновник конторы и иногда наезжал управляющий конторой. По другую сторону дворца по дороге в библиотеку находился еще домик больших размеров, в этом доме разместились дети великого князя Павла Александровича – Мария и Дмитрий со своим штатом. Кроме всех этих построек шли разные хозяйственные, а также и помещения для служащих в имении и врачебного персонала, состоящего помимо врача из фельдшерицы, фельдшера и служащих в аптеке. Врачебный персонал предназначался для оказания помощи не только служащим, но и окрестному населению. Ежедневно происходил амбулаторный прием больных и все получали бесплатно лекарства. Часто фельдшер и фельдшерица, а также и доктор, выезжали и по вызову в соседние деревни и села в трехверстной округе. Вся земля, сотня или полторы десятин, помимо парка была использована для фермы, птичника и огорода. Ферм было две: в Ильинском исключительно голландский скот, в Усово – швейцарский. Птичник (великий князь был большой любитель кур) находился в Ильинском, был образцово устроен, каждая порода кур имела обширное помещение, огороженное сетками».
В Ильинском Елизавета Федоровна и Сергей Александрович много времени проводили в прогулках по окрестностям, в приеме гостей, чаще всего близких друзей, с удовольствием ставили домашние спектакли, к работе над которыми привлекали Станиславского и Немировича-Данченко. Елизавета Федоровна все это время усиленно изучала русский язык, для чего ежедневно полтора часа занималась с преподавателем.
В августе великий князь Сергей Александрович с супругой должны были выехать в Санкт-Петербург, а оттуда в Красное Село, где в присутствии великого князя происходили маневры войск. Елизавета Федоровна писала королеве Виктории: «На следующей неделе мы все едем в Красное, где состоится смотр войска и маневры, а затем празднество полка Сергея, и после этого мы возвращаемся в Ильинское. Я начинаю немного понимать по-русски, и у нас уже хороший план для Ильинского: дама, которая дает мне уроки, говорит другим, какие последние слова я учила, и они употребляют их в разговоре, и таким образом я понимаю, о чем они говорят...»
Ноябрь 1884 года Елизавета Федоровна прожила в Гатчине, где в это время жили император Александр III и императрица Мария Федоровна. «Может быть, Вы захотите узнать о нашем пребывании в Гатчине, где я так хорошо провожу время, – писала великая княгиня бабушке в Англию. – Саша и Минни оба такие добрые, и я провожу все послеобеденное время с Минни. Утром мне дают уроки русского языка, потом, после завтрака, императрица приходит ко мне, и мы вместе пишем красками, потом выходим вместе, а после чая император читает – таким образом, время проходит очень приятно. Иногда после обеда мы все остаемся вместе – или пишем, или читаем. В те дни, когда у меня нет уроков, я занимаюсь тем же самым и по утрам... На этой неделе два раза устраивались полковые торжества... »
Весной 1886 года Елизавета Федоровна побывала в Крыму, в Ливадии, откуда писала, делясь впечатлениями с королевой Викторией: «...после более чем месячного пребывания в этом прекрасном Крыму нам завтра очень не хочется уезжать. Погода такая чудесная, как летом. Все кругом зеленое и покрыто розами, глициниями, жимолостью. Все это покрывает не только дома, но также свисает и с деревьев. Что меня особенно очаровывает – это море, которое напоминает мне Осборн и высокие холмы Шотландии... Здесь много очень красивых дач, и одна особенно мне нравится.
Я продолжаю писать мое письмо на бумаге с фотографией этого дома. Внутри он похож на Виндзор, особенно большой холл с деревянными панелями; и запах тоже – это возвращает меня обратно в дорогую Англию...»
В мае 1887 года Сергей Александрович и Елизавета Федоровна ездили в Англию по случаю празднования 50-летия правления королевы Виктории. 12 июня великая княгиня писала императрице Марии Федоровне: «Все эти дни у меня не было свободной минуты, чтобы снова написать тебе, а сегодня мы едем в Виндзор, и перед отъездом у меня будет несколько спокойных часов. Видела бы ты, как мы носимся тут целыми днями: утром и днем музеи, магазины и т.д., вечером ужины да балы, и так каждый день, пока голова не пойдет кругом – а все-таки мне нравится!»
«Целую неделю, завершившуюся торжественной службой в Вестминстерском аббатстве, устраивались званые вечера, приемы, балы, на которых в качестве хозяйки выступала престарелая королева.
Оказавшись под стрельчатыми сводами средневековой церкви с великолепными цветными витражами, члены королевской семьи, вошедшие в западные двери, по ковровой дорожке направились мимо величественного органа, резных скамей, на которых восседал хор, к высокому алтарю. Громко звучали рожки, сочетавшиеся со звуками органа и с пением хора, исполнявшего гимн «Тебе Бога хвалим» в честь торжественного события. В центре всеобщего внимания находилась крохотная женщина в черном атласном платье, сидевшая в золоченом кресле. В это время все члены ее семейства, опустившись на колени, молили Бога о ее долголетии и пели национальный гимн».
По возвращении домой Елизавета Федоровна написала королеве Виктории: «Моя дорогая Бабушка! Наше пребывание в Англии кажется сном; и кажется таким странным быть опять здесь – каждый момент я ожидаю, что увижу Папу или одного из родных, входящих в комнату... Сергей и я, мы оба, никогда не забудем всю Вашу доброту, и мы глубоко благодарим Вас от всего сердца.
Могу я опять попросить Вас, если это не доставит Вам много беспокойства? Можете ли Вы послать мне Ваши фотографии для моих трех дам и двух придворных? Я знаю, что они будут весьма тронуты этим и будут хранить Ваш портрет как ценное воспоминание о Вашей доброте к ним...
Сергей и я целуем Ваши дорогие руки с большой признательностью. С глубокой благодарностью мы будем всегда вспоминать ту любовь, которую Вы нам оказали».
После смерти матери, императрицы Марии Александровны, скончавшейся в 1880 году, великий князь Сергей Александрович осенью 1881 года в сопровождении великих князей Константина Константиновича и Павла Александровича посетил Святую Землю. Зная о желании матери посетить Святую Землю и упокоиться здесь, сыновья решили заложить в Гефсиманском саду русский храм, освятив его во имя ее небесной покровительницы – равноапостольной Марии Магдалины. В 1882 году великий князь Сергей Александрович основал Императорское Православное Палестинское Общество, целью которого была забота о паломниках из России, и стал его первым председателем. Осенью 1888 года Сергей Александрович вторично посетил Святую Землю, но уже с супругой Елизаветой Федоровной. Вместе с ними поехал его брат, великий князь Павел Александрович. На праздник Покрова Пресвятой Богородицы состоялось освящение нового храма.
«Я называю наше путешествие и ознакомительным, и духовным. Сначала мы поехали в Назарет и на гору Преображения, а потом приехали сюда, – писала Елизавета Федоровна королеве Виктории. – Это как сон – видеть все эти места, где наш Господь страдал за нас, и также огромное утешение – приехать в Иерусалим.
Страна теперь действительно прекрасная. Кругом все серые камни и дома того же цвета. Даже деревья не имеют свежести окраски. Но, тем не менее, когда к этому привыкнешь, то находишь везде живописные черты и приходишь в изумление от прекрасных стен вокруг этого города. Это производит настоящий эффект мертвого города. Но иногда встречаются те библейские фигуры в их красочных одеяниях, и они создают настоящую картину на этом спокойном фоне. Я рада, что страна соответствует настроению мыслей... и можно тихо молиться, вспоминая слышанное маленьким ребенком, когда все это воспринималось с таким благоговейным трепетом».
В 1889 году состоялась свадьба великого князя Павла Александровича и греческой принцессы Александры, в 1890 году у них родилась дочь Мария, восприемниками при ее крещении стали императрица Мария Федоровна и великий князь Сергей Александрович.
Зимами великий князь Сергей Александрович и Елизавета Федоровна жили в Санкт-Петербурге, а летом в Ильинском. «У нас каждый день великолепная грибная охота, – писала Елизавета Федоровна о летнем времяпровождении цесаревичу Николаю, – несколько раз собирали больше 300 штук, дни стоят прекрасные: дожди только изредка и погода великолепная. Несколько раз купались с фрейлейн Шнейдер, вода в реке была почти 19 градусов. Вечерами, если пасмурно, мы либо играем в восемь рук, либо вырезаем, слушая чтение месье Лакоста. По утрам и днем я рисую красками, Павел с женой приходят к обеду и ужину и проводят вечера с нами. После обеда мы выезжаем в разных экипажах и часто пьем чай в Усово, или же молодая пара со своим маленьким двором пьют чай в своем гнездышке – они выглядят ужасно счастливыми и довольными». «В декабре месяце великая княгиня Елизавета Феодоровна устроила у себя во дворце [в Санкт-Петербурге, в одной из обширнейших зал, лаун-теннис, – вспоминал Джунковский. – На полу во всю величину зала было натянуто серое сукно, на котором были накрашены линии границ по обе стороны натянутой сетки. Игра происходила обыкновенно по вечерам, а иногда и днем в праздничные и воскресные дни. Приглашались офицеры полка, умевшие играть в лаун-теннис, среди них был и я, постоянно приглашавшийся. Из высочайших особ всегда бывала на этих вечерах великая княгиня Александра Георгиевна, жена Павла Александровича. После тенниса пили чай с разными угощениями и в двенадцатом часу ночи расходились. На этих чисто интимных вечерах бывало очень симпатично, великая княгиня была обворожительна своей простотой и предупредительностью. Эти вечера происходили и в следующем году до Пасхи».
«Я очень много рисую красками, – писала Елизавета Федоровна цесаревичу о своей жизни в Санкт-Петербурге зимой, – а вечерами, если мы не в театре, пока Серж сидит за картами, играю в лаун-теннис в большой зале рядом с галереей и бальными залами. Время от времени присоединяется Павел, еще Фафка, обычно наши партнеры – Китти, Гадон, Шиллинг, Джунковский, Зедлер, иногда Степанов, но из женщин мы двое. Еще я играла на фортепьяно с Аликс, пока остальные сражались в лаун-теннис, потому что она считает его скучным. Но это, по крайней мере, хоть какое-то упражнение, ведь в городе мы, как правило, вовсе не двигаемся с места, за исключением коротких поездок в санях или в экипаже да небольшой прогулки по набережной».
Елизавета Федоровна и Сергей Александрович сыграли значительную роль в том, чтобы состоялся брак цесаревича Николая и принцессы Гессенской Аликс. Много хлопот пришлось на 1890 год; чтобы сохранять все переговоры в тайне, Елизавета Федоровна стала называть их именами Пелли один и Пелли два, а иногда о цесаревиче писала «она», а о принцессе Аликс – «он». В обстоятельствах, когда возможности встреч цесаревича и принцессы Аликс были ограничены, она поддерживала в них чувство расположения друг к другу, в переписке с ними и при личных встречах описывая перед каждым достоинства другого.
«Сегодня я написала Аликс и рассказала, как мы вчера долго разговаривали, и о ней тоже, – писала великая княгиня цесаревичу Николаю 19 июня 1889 года, – и что ты с таким удовольствием вспоминал зимний визит и радость встречи с ней, и спросила, могу ли передать тебе от нее добрые пожелания. Более определенно говорить я не решилась, однажды ты сделаешь это сам. Бог даст, все будет хорошо. Вера и любовь всегда добьются своего; если они есть – к Богу и к друг другу, – то все к лучшему».
В августе и сентябре 1890 года отец, брат и сестры великой княгини, Виктория и Аликс, гостили в Ильинском, но родители цесаревича не разрешили ему туда поехать, будучи противниками этого брака; также и бабушка, королева Виктория, запретила Аликс видеться с цесаревичем. Тем не менее великокняжеская чета упорно стремилась устроить этот брак.
«Любовь Пелли, – писала великая княгиня цесаревичу 29 августа, – по-прежнему сильна и глубока, только она не может решиться переменить религию, чувствует, что поступает очень неправильно. Я собрала всю силу и любовь, и сестринскую привязанность, чтобы убедить ее, что она не может не полюбить ту религию, к которой и я хочу принадлежать, подлинную и истинную, единственную оставшуюся неиспорченной за века и столь же чистую, какой она была изначально. Мы могли бы сделать этот серьезный шаг вместе – к сожалению, она не может решиться. Нам остается только молить Бога помочь ей поступить правильно, и я так надеюсь на лучшее. Бедняжка, ее терзает, с одной стороны, сильное чувство, а с другой, как она думает, долг. И все же я надеюсь, так как не сомневаюсь, что мне удастся убедить ее поступить правильно. И потом, в конце концов, любовь тоже святое чувство, одно из самых чистых чувств в этом мире. Что касается других ее сомнений, они ничто в сравнении с этим: я и в самом деле считаю, что папа даст согласие, ты окончательно завоевал его сердце. Я говорила с ним. Он сказал очень важную вещь: он никогда не станет запрещать, но знает, что бабушка будет раздосадована – в ярости, если это произойдет сейчас или если вы встретитесь сейчас».
30 августа 1890 года великий князь Сергей Александрович писал цесаревичу: «Я только что с ним долго говорил об этом – он до сих пор и не подозревал о серьезности дела, и я ему открыл глаза на многое. В конце концов я его спросил – можно ли будет через год возобновить этот разговор, на что он ответил: «Конечно да».
Жена тебе писала, что ее чувства не переменились – напротив. Большое смущение – религия – оно понятно, но и это препятствие можно будет преодолеть – это можно заключить из ее разговоров – она elle a un grand fond religieux, смотрит на это так серьезно и добросовестно; по-моему, это хороший залог и верный. Вообще ты можешь быть спокоен – ее чувство слишком глубоко, чтобы могло измениться. Будем крепко надеяться на Бога, с Его помощью все уладится к будущему году. Она очень выросла и удивительно похорошела – меня это даже поразило».
Через четыре дня, 4 сентября, великая княгиня Елизавета Федоровна написала письмо цесаревичу, стараясь со своей стороны обнадежить его: «Мы очень часто говорим с Пелли, я буду давать ей книги и постоянно писать, когда мы расстанемся. Еще, может быть, когда пройдет время, я съезжу к бабушке, я могла бы убедить ее отнестись к этому иначе и не препятствовать счастью влюбленных. Конечно, я никогда не смогу прямо сказать, что ты говорил со мной, но мне, наверное, удастся замолвить за тебя словечко, рассказав ей, каков ты и как добры все твои милые родственники. А едва только Пелли примет решение, я уверена, бабушка сдастся, потому что обожает ее».
«Самая нежная благодарность за твое милое письмо, дражайший Ники, – писала она цесаревичу 18 сентября 1890 года. – Я показала его Пелли, которая была очень тронута и утешена тем, что ты написал и как мило, с добротой и терпением ты принял новости, которые, она боялась, тебя огорчат. Я дам ей много книг, она хочет спокойно позаниматься, и будем верить, что Бог укажет ей правильный путь и придаст мужества – ведь надо будет преодолеть еще много трудностей. Она завоевала все сердца, и все, кто ее видел, в восторге от ее красоты и милых, обаятельных манер. Ты себе не представляешь, как она выросла, как мило и радушно со всеми беседует, каждое ее движение изящнее некуда, просто радует глаз, она так женственна и очаровательна! Уверяю тебя, даже не будь она моей сестрой, я бы стремилась видеть ее и наслаждаться ее прелестными деликатными манерами и ангельской красотой. Все, кто видел ее раньше, были поражены огромной переменой, и все у ее ног, даже те, кто любит находить недостатки. Увы, они уезжают через два дня, это было чудесное время, и она так удручена мыслью об отъезде из твоей дорогой страны. Скоро я снова напишу тебе, так как у нас должен быть длинный разговор с ней перед отъездом, а также с папа и Эрни. Грустно, что все складывается не так легко, как хотелось бы, но с молитвами и надеждой приобретается мужество. А она действительно любит тебя так глубоко, что, надеюсь, найдет силы совершить все, что должно».
3 октября 1890 года: «Милый Ники! Самая сердечная благодарность за твое письмо от 24-го. У меня хорошие новости от Пелли, она благополучно доехала и очень довольна своей поездкой. «Мне было так грустно, когда я покидала Россию. Не знаю, но всегда, когда я уезжаю откуда-нибудь, где приятно провела время, и из страны, где есть люди, которые мне особенно дороги, у меня ком в горле. Ведь не знаешь, доведется ли вернуться, что случится за это время и будет ли так же хорошо, как прежде...» «У тебя есть новости от Пелли? Дай мне знать, хорошо, дорогая?..» «Книгу Сергея (ту, что с изложением веры) я аккуратно обернула и держу в сундучке рядом с постелью, чтобы ничего с ней не случилось, и начну читать. Я бы хотела, чтобы ты была здесь и помогла мне разобраться. Молись за меня, голубушка, чтобы у меня были силы поступить правильно и чтобы Бог указал мне путь, по которому я должна пойти...» – вот что она написала в своем первом письме, которое я получила на днях.
Мы уезжаем из Ильинского 15-го, и я очень надеюсь, что мы тебя увидим, – разговаривать гораздо лучше, чем писать, намного легче. Вкладываю фотографию, которую она дала мне для тебя, она умоляет тебя никому ее не показывать. Твою, что я ей послала, она поставила на письменный стол и прикрыла одной из моих фотографий; смотрит, когда пожелает, – и спрятана, и рядом».
3 декабря 1890 года Елизавета Федоровна писала цесаревичу: «Мой милый Ники! Ровно на следующий день после твоего я получила письмо от Пелли. Она здорова, с тех пор, как мы виделись, тихо сидит дома, о поездке в Англию не слышно. Я собираюсь написать ей сегодня и сообщить новости из твоего письма, они ее немного приободрят. Благослови вас Господь обоих, дорогие, и пусть наступающий новый год наконец счастливо соединит вас – это наша самая горячая молитва».
31 мая 1891 года великая княгиня писала цесаревичу: «Выпишу отрывки из писем Пелли, чтобы ты знал ее расположение; еще раньше, в самом начале твоего путешествия, она хотела, чтобы я написала, но тогда мне не хватало храбрости, а сейчас я считаю это своим долгом, ведь, когда ты вернешься, вряд ли у нас будет время для неторопливых бесед:
«Известие о Пелли страшно меня напугало, но вторая твоя телеграмма утешила. Какие у тебя теперь новости? Непременно напиши, как только услышишь, она – навсегда мой дорогой друг, ты знаешь, поэтому я так боюсь. И еще: она так одинока в свой день рождения, мысленно я буду с ней. Как, должно быть, волнуются бедные родители – ужасно печально».
«Я должна написать тебе пару строк, ведь сегодня день рождения Пелли. Не удивительно ли – сегодня утром Ирена подарила мне подарок на день рождения, именно 18-го. Надеюсь, у тебя от нее хорошие новости».
«Какие новости у тебя от Пелли? Интересно, получила ли она вообще твое письмо, в котором было написано о том, чего я, увы, никогда не смогу сделать, как бы сильно ее ни обожала». Видишь, она всегда думает о Пелли, и мне кажется, ее чувство становится крепче. Теперь все в руках Божиих – и еще будет зависеть от твоего мужества и того, как ты появишься. Будет трудно, но все же я не могу не надеяться. Бедная девочка, она так страдает, и я единственный человек, кому она может об этом написать или сказать, так что часто ее письма очень унылы. Она читает книги, которые я ей послала, – и с интересом. Если бы только я могла привезти ее сюда... Но надо иметь терпение. Сейчас только ты можешь это совершить, от меня больше никакого толку...»
Опытный политик, с чьим именем была связана эпоха укрепления и расцвета Британской империи, тонко чувствовавшая интересы своей страны и семьи, умудренная долгим жизненным опытом, хорошо понимавшая несовместимость в иных случаях романтических чувств с интересами государственными, королева Виктория была против брака цесаревича Николая и своей внучки Аликс. Она писала по этому поводу внучке Виктории, сестре Елизаветы Федоровны: «...это касается Алики и Ники. Ты меня уверила в том, что никакой опасности нет, однако, и я знаю об этом наверняка, – несмотря на все возражения папы, Эрни и твои, а также вопреки воле родителей Ники, не желающих его брака с Алики, поскольку они полагают, что брак самой младшей из сестер и сына императора не может быть счастливым. Несмотря на все это, Элла и Сергей у вас за спиной изо всех сил стараются устроить этот брак, подталкивая к нему мальчика. Я обещала не говорить, кто мне это сообщил, но тебе скажу. Я получила эти сведения от тети Аликс, она, в свою очередь, от самой тети Минни, которая очень встревожена подобным известием. Папа должен топнуть ногой и заявить, что Алики не следует больше ездить в Россию. Ты не должна упоминать имени тети Аликс, но этому нужно положить конец. Не только он, но также ты и Эрни должны настоять на этом. Обстановка в России настолько плоха, настолько неустойчива, что в любой момент там может произойти нечто ужасное. Возможно, Элле опасаться нечего, но быть женой наследника престола – роль трудная и опасная. Обо всем этом я написала папе, который должен проявить силу и твердость, но, боюсь, он не сумеет этого сделать. Такой брак произвел бы в Англии и в Германии (где Россию не любят) самое неблагоприятное впечатление и привел бы к расколу между нашими семьями».
Великая княгиня Елизавета Федоровна, однако, продолжала предпринимать усилия, чтобы этот брак состоялся, и через близких старалась повлиять на королеву Викторию. Она писала брату Эрнсту: «Поддержи Аликс морально, будь осторожен при разговоре с бабушкой. Лучше всего не касаться Пелли, если же она сама затронет эту тему, скажи ей, что между ними ничего не было и что сам ты повлиять на Аликс и Пелли не можешь.
Подробнее...
Преподобноисповедник Агапит (Таубе)
Преподобноисповедник Агапит родился 4 ноября 1894 года в городе Гатчине Санкт-Петербургской губернии в благочестивой семье барона Михаила Фердинандовича фон Таубе и в крещении был наречен Михаилом.
Михаил Фердинандович родился в 1855 году в Санкт-Петербурге, в 1882 году окончил институт инженеров путей сообщения императора Александра I со званием гражданского инженера и был зачислен на действительную военную службу в лейб-гвардии конный полк. Впоследствии он был признан врачами негодным к военной службе и перешел на работу в ведомство Министерства путей сообщения, что более соответствовало его образованию и природным ...
Преподобноисповедник Агапит родился 4 ноября 1894 года в городе Гатчине Санкт-Петербургской губернии в благочестивой семье барона Михаила Фердинандовича фон Таубе и в крещении был наречен Михаилом.
Михаил Фердинандович родился в 1855 году в Санкт-Петербурге, в 1882 году окончил институт инженеров путей сообщения императора Александра I со званием гражданского инженера и был зачислен на действительную военную службу в лейб-гвардии конный полк. Впоследствии он был признан врачами негодным к военной службе и перешел на работу в ведомство Министерства путей сообщения, что более соответствовало его образованию и природным наклонностям. В 1884 году Михаил Фердинандович был назначен начальником экспедиции, производившей изыскания перед тем, как начать строительство Сибирской железной дороги, в 1885 году он возглавил экспедицию, производившую изыскания для соединения железнодорожной линии Самара – Уфа – Златоуст с одним из пунктов Екатеринбургско-Тюменской железной дороги. Михаил Фердинандович был женат на дочери генерала от артиллерии Анне Александровне Барановой, и в 1889 году у них родился сын Александр. В 1891 году Михаил Фердинандович был назначен начальником дистанции в городе Везенберге, а через год переведен на должность начальника Гатчинской дистанции. В 1892 году в их семье родился второй сын, Иван. В 1893 году Михаил Фердинандович был назначен инженером при Балтийской и Псковско-Рижской железной дороге, в 1894-м – техником службы Санкт-Петербургско-Варшавской железной дороги. 4 ноября 1894 года в семье родились близнецы Михаил и Сергей, которые были крещены 26 ноября полковым священником Николаем Васильевичем Щегловым в церкви святителя Николая Чудотворца лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества государыни императрицы Марии Федоровны полка в Гатчине. В 1897 году Михаил Фердинандович был назначен помощником делопроизводителя хозяйственного отдела Управления казенных железных дорог, а затем помощником старшего наблюдателя за производством изысканий на железнодорожной линии Миллерово – Рудня. В 1899 году у супругов родилась дочь Мария. В 1900 году Михаил Фердинандович был назначен помощником наблюдателя за строительством Варшавско-Венской железной дороги, с 1910го он стал работать в Управлении по сооружению железных дорог Министерства путей сообщения.
После переезда семьи из Гатчины в Санкт-Петербург Михаил Фердинандович стал прихожанином храма священномученика Исидора Юрьевского, где настоятелем был известный миссионер протоиерей Павел Кульбуш, впоследствии епископ Ревельский, жизнь закончивший мученически. Михаил Фердинандович был человеком глубоко религиозным, по политическим убеждениям – монархистом, членом Главного совета Союза русского народа и совета Русского собрания, по религиозно-общественным взглядам – славянофилом, написавшим на эту тему целый ряд работ: «Славянофильство и его определение», «Основные положения славянофильства как научно-философского богословского учения», «Ложь Запада и творчество Востока по славянофильскому учению» и т.д. В его доме регулярно проходили заседания монархического религиозно-философского кружка, который со временем стали посещать и его дети. Он деятельно участвовал в церковной жизни, и за труды в Холмском православном Свято-Богородицком братстве ему в 1901 году был присвоен братский значок 3-й степени; в 1918 году он был избран в члены Петроградского епархиального миссионерского совета; скончался Михаил Фердинандович в 1924 году.
В 1912 году его сын Михаил, обладая исключительными способностями и трудолюбием, окончил с золотой медалью столичную гимназию Карла Мая и поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета, где много лет преподавал двоюродный брат Михаила Фердинандовича, выдающийся правовед Михаил Александрович Таубе, но из-за начавшейся войны проучиться ему здесь пришлось только три года. Весной 1915 года Михаил поступил на ускоренные артиллерийские курсы, после окончания которых в феврале 1916 года был произведен в офицеры и отправлен на фронт, где поначалу служил помощником командира батареи в артиллерийском дивизионе в чине прапорщика, а затем подпоручика, в районах Нарочь – Молодечно и под Тернополем. Летом 1917 года он был тяжело ранен и отправлен в госпиталь в Петроград. Михаил подал прошение о зачислении в университет вольнослушателем с правом держать экзамены, которое было удовлетворено, и 14 ноября 1918 года он был зачислен студентом.
14 февраля 1919 года Михаила призвали в Красную армию, где он служил в Комиссариате снабжения и распределения Союза коммун Северной области сначала в должности рядового контролера, а затем старшего контролера. С 3 сентября 1919 года его стали назначать на самые разные должности: он служил начальником связи, командиром батареи, особоуполномоченным по сбору военно-исторического материала штаба артиллерии 2-го строевого дивизиона, адъютантом при штабе, делопроизводителем в управлении начальника артиллерии Петроградского военного округа. Он участвовал в боях против белополяков под Гродно – Лидой и под Петроградом – Нарвой против Юденича, в армии которого воевал его старший брат Иван.
15 сентября 1921 года Михаил поступил в Петроградский Богословский институт, в котором он проучился до его закрытия в мае 1923 года.
15 августа 1922 года Михаил был уволен из армии по сокращению штатов в бессрочный отпуск и осенью того же года по приглашению Лидии Васильевны Защук, бывшей в то время заведующей музеем «Оптина Пустынь», расположившимся в Козельской Введенской Оптиной пустыни, стал сотрудником музея – хранителем монастырской библиотеки. Здесь он стал усердно знакомиться со святоотеческой литературой и богатейшими по своему духовному содержанию рукописями.
Живя в Оптиной, Михаил был духовным сыном старца Нектария; под его руководством он занимался в библиотеке, читал ученикам старца доклады на богословские темы. Ложем ему в то время служила доска. После высылки старца Нектария из монастыря духовным отцом Михаила стал в 1923 году иеромонах Никон (Беляев), который постриг его в монашество с именем Агапит. По воспоминаниям знавших монаха Агапита в этот период, он был человеком высоким, худым, всегда грустным и сосредоточенным, искавшим в христианстве не столько утешения, как это часто бывает, сколько духовного подвига. Недоброжелатели доносили о нем в ОГПУ, что он «неоднократно в коленопреклоненном состоянии у старцев был заставаем» и поддерживает «живую тесную связь с монахами, проживающими в музее и вне его».
В его служебные обязанности входили разбор монастырской библиотеки и составление к ней каталога, а также проведение экскурсий для посетителей музея. Проводя экскурсии, монах Агапит с восторгом рассказывал о прошлом обители и вообще о Церкви, в иных случаях совершенно не беря в расчет, кому он рассказывает.
«Я пробыл с ним 2 часа, – писал секретарь Наркомпроса Ушаков, – и его рассказы о значении той или иной древней книги, или картины, или вещи таковы, что при выходе из музея поневоле приходится сказать: «Как много религия сделала для культуры и как жаль, что она теперь находится в загоне». «Человек, находящийся в настоящее время в близкой дружбе с монахами и не пропускающий ни одной церковной службы, может ли являться ученым сотрудником музея? Мне кажется, выгоднее и полезнее иметь сотрудником неученого спеца, чем такого «слишком ученого» – таким выводом заключил Ушаков свой отчет о работе музея.
Новая заведующая музеем, Карпова, предложила начальству уволить Таубе как человека, настроенного мистически, что крайне нежелательно для музея, который и так зарекомендовал «себя среди властей и населения как единица оставшегося старых традиций монашества», и 23 февраля 1925 года монах Агапит был уволен.
Летом 1925 года от Наркомпроса в музей «Оптина Пустынь» был прислан еще один проверяющий, который оставил воспоминание о монахе Агапите. Сам человек неверующий, он вспоминал о нем как об аскете, который решительно отказывался от приглашений на обед или денег, когда люди, зная о его увольнении, старались оказать ему помощь. Он не скрывал своей веры и, проходя мимо храма или часовни, хотя те уже были обращены в какой-нибудь сарай или приспособлены для хозяйственных нужд, неизменно останавливался и, произнося тихо молитву, совершал крестное знамение. В обращении с людьми он всегда был ровен и вежлив, никогда не раздражался и ни на что не жаловался, вообще избегая говорить о себе. Даже те, кто не знал о его постриге, считали его монахом.
Однажды проверяющий застал монаха Агапита в доме поэта Георгия Чулкова. Оба они о чем-то горячо спорили. Чулков объяснил, что беседуют они о писателе Федоре Достоевском, и вопрос заключается в том, попадет ли писатель в рай. Монах Агапит сомневался, что можно с такой определенностью это утверждать. Георгий Чулков в этом не сомневался и, даже обидевшись за писателя, начал говорить, что он сам откажется от вечного блаженства, если там не будет Достоевского. Пришедшему гостю было предложено рассудить спор. Но поскольку он был человеком, не разбирающимся в вопросах религиозных, и сказать ничего не мог, он сначала смутился, а затем, набравшись мужества, заявил, что считает для мятущейся души Достоевского рай слишком скучным. Монах Агапит, выслушав кощунственное и легкомысленное, близкое к безумию заявление, содрогнулся, и хозяйка дома поспешила переменить тему.
После увольнения из музея он жил то на родине в Петрограде, то около Оптиной, готовя себя к священническому служению; хорошо зная французский, немецкий, английский, итальянский и латынь, он зарабатывал на жизнь преподаванием иностранных языков.
Отвечая на его вопрос относительно рукоположения, иеромонах Никон 14 июня 1927 года писал ему: «Честнейший о Господе отец Агапит! Божие благословение да пребывает над Вами во веки. Сердечно сочувствую Вам в скорбях Ваших и молюсь о Вас, как о сыне моем духовном. Меня спрашивал отец Лаврентий, и я ему, помнится, ответил, что советую Вам приезжать к нам. О рукоположении должен сообщить следующее: архиепископ Феофан вообще большой буквалист и стоит на букве закона, и едва ли будет посвящать клирика не из его епархии. Неизвестно нам и то, что имеет ли он вообще возможность рукополагать. На всякий случай хорошо бы послать письмо вашему Е.И. просьбой дать свое согласие на посвящение у кого-либо из православных архиереев. Если это будет даже простое письмо, мне думается, оно будет иметь силу.
Да сотворит с нами Господь по воле Своей святой и да управит жизнь нашу во спасение. Прошу святых молитв и желаю Вам мира и радования о Господе и всякого благополучия...»
Получить это письмо монах Агапит не успел: 16 июня он был арестован, а 11 июля был арестован и отец Никон. До дня ареста монах Агапит ходил в светской одежде, а когда пришли за ним сотрудники ОГПУ, он с радостью надел рясу и ушел христианским исповедником, точно только этого момента и ждал.
1 июля монаху Агапиту было предъявлено обвинение в том, что он «имеет обширные связи с центральными городами Союза ССР и, являясь сотрудником Оптинского музея, связывается с контрреволюционной группировкой означенного музея и совместно ведет контрреволюционную агитацию и религиозную пропаганду среди широких слоев крестьянского населения. Имея тесную связь с Никоном Беляевым, Таубе как лицо, связанное со всем научным миром, в целях контрреволюционной деятельности предоставляет и использует все возможности...»
Сотрудники ОГПУ в соответствии с тогдашней государственной идеологией автоматически рассматривали монахов как членов контрреволюционной организации, и потому все вопросы, касающиеся пострига: кто постригал, как это было совершено и кто при этом присутствовал – были для них вопросами не столько религиозными, сколько организационно-политическими. И принявший монашество, и постригавший в их глазах одинаково были преступниками, как дававшие обеты не государству, а Богу; монашеские обеты и сами по себе делали монаха неуязвимым: невозможно было отобрать что-либо из земных стяжаний, если человек добровольно отказался от них, невозможно было угрожать лишением жизни тому, кто для земной жизни умер. Настаивая на получении сведений обо всех участниках пострига отца Агапита в монашество, следователь спросил его:
– Скажите, когда вас постриг в монахи Никон Беляев, где именно это происходило и кто при этом еще был?
Хорошо понимая, как следователь будет интерпретировать каждый его ответ, зная, что он незаконно и спрашивает его об этом, так как статьи, предполагающей уголовную ответственность за постриг в монашество, не существует, отец Агапит сказал:
– На этот вопрос я отказываюсь давать ответ.
– Почему?
– Поскольку касается личной моей жизни.
Это был исчерпывающий с точки зрения закона и по христианской совести ответ, и все допросы на этом были прекращены.
19 декабря 1927 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило монаха Агапита к трем годам заключения в Соловецком концлагере, и он был отправлен в пересыльный лагерь, располагавшийся в городе Кеми, куда был заключен и его духовный отец. Первое время они жили вместе, но затем монаха Агапита отправили на одну из лагерных командировок в лес, на побережье Белого моря, а отец Никон был оставлен в Кеми.
По окончании срока заключения, 23 мая 1930 года, Особое совещание без дополнительного разбирательства снова приговорило монаха Агапита к трем годам ссылки, и он был отправлен в Архангельск, куда ему сподобилось ехать в одном этапе со своим духовным отцом, что стало для него большим утешением.
В Архангельске им пришлось проходить медицинскую комиссию. Врач, обследовавший отца Никона, заметил, что по состоянию здоровья он мог бы быть направлен в лучшие климатические условия. «Отец Никон, привыкший отсекать свою волю, спросил совета у отца Агапита, который не посоветовал ему предпринимать что-либо в этом направлении, и отец Никон сказал: «Воля Божия да совершается!» По прибытии в Архангельск отец Никон и отец Агапит некоторое время жили вместе. Вскоре отца Никона отправили в Пинегу, а отец Агапит остался один вблизи Архангельска», в селе Заостровье.
Монаху Агапиту в то время не присылали посылок, и монахиня Амвросия (Оберучева) спросила его как-то в письме, не нужно ли чего послать. Он ответил, что нуждается в сапогах, так как его отправляют на работу в лес, на болото. Монахиня Амвросия заказала сшить сапоги монаху-сапожнику, который раньше шил для отца Агапита и знал его мерку, и затем отправилась в деревню за несколько километров от Архангельска передать их ему вместе с продуктами. «В этой же деревне, – вспоминала она впоследствии, – поселился и присланный сюда с Соловков владыка Тихон Гомельский. Он радушно встретил нас. Помещение у него было хорошее, он снимал две комнаты. В одной была марлевой занавеской отделена часть для алтаря». Монах Агапит нашел квартиру для монахини Амвросии и посетил ее на следующий день. Он рассказал ей об отце Никоне, с большой любовью и теплотой вспоминая их совместную жизнь и грустное расставание, и попросил, чтобы мать Амвросия обязательно писала отцу Никону, так как ее письма всегда были для того большим утешением. Получив добротные сапоги, он отдал в починку валенки; через день он был арестован вместе с епископом Тихоном.
В архангельской ссылке монах Агапит познакомился с архиепископом Архангельским Антонием (Быстровым) и некоторыми ссыльными епископами и священниками, а с владыкой Тихоном (Шараповым) он оказался в самом ближайшем соседстве. 23 января 1931 года архиепископ Антоний был арестован, по тому же делу были арестованы двадцать один человек и среди них монах Агапит. На допросе следователь спросил его, знает ли он о совершавшихся епископом Тихоном тайных богослужениях. Заявив, что он никогда не видел, чтобы его сосед-епископ совершал дома богослужения, и что никаких бесед между ними не было, монах Агапит сказал: «Виновным в антисоветской агитации себя не признаю, так как никогда и нигде на политическую тему антисоветских разговоров не вел».
Монах Агапит был обвинен в том, что являлся ближайшим сторонником епископа Тихона, участвовал в помощи ссыльному духовенству, которую организовал архиепископ Антоний, и выдавал себя среди крестьян «за мученика и невинного страдальца за веру Христову».
Вскоре монахиня Амвросия получила от отца Агапита телеграмму с адресом, по которому он просил прислать ему валенки, ибо зимой без валенок во время суровых морозов он оказался в весьма тяжком положении. Она собрала посылку и решила сама ее отвезти. Ехать нужно было на пригородном поезде. Некая девушка взялась ее проводить. Посылку накрепко привязали к саночкам, и поэтому всю дорогу им пришлось стоять на площадке среди мужчин-рабочих. Когда доехали до нужной станции, то платформы не было, и надо было со ступенек сходить прямо на обледеневшую горку. Монахиня Амвросия, поскользнувшись, упала, и через нее стали прыгать рабочие. Казалось, ее затопчут, но над ее головой оказалась чья-то рука, которая защитила ее.
На станции они расспросили, где размещаются заключенные. Оказалось, что идти надо было еще около двух с половиной километров по вьющейся среди деревьев тропинке. Девушка вызвалась проводить монахиню и повезла санки. Когда добрались до места, они распрощались, и монахиня Амвросия стала дожидаться, когда примут посылку. Наконец ее впустили в палатку, раскрыли посылку и, не найдя в ней ничего недозволенного, отнесли монаху Агапиту и в ответ принесли от него записку со словами благодарности. Тем временем стало быстро темнеть, и надо было искать ночлег. На ночлег монахиню пустили к себе в дом добрые люди, которые утром угостили ее блинами и испекли блинов на дорогу. Проходя мимо лагерной палатки, монахиня Амвросия попросила передать их заключенному Таубе, что и было сделано. И монах Агапит вновь ответил ей с благодарностью запиской.
2 декабря 1931 года монах Агапит был приговорен к трем годам заключения в концлагерь и отправлен в Мариинские лагеря в Кемеровской области. Вернувшись из заключения, он поселился в городе Орле, где в то время жили многие ссыльные и отбывшие заключение в лагерях. Иногда он приезжал в Москву, где встречался со знакомыми по Оптиной пустыни.
В начале 1936 года отец Агапит заболел: у него образовалась опухоль, и друзья предлагали ему лечь в больницу. Он выехал в Москву, операция была сделана, но врачи предупредили, что могут быть последствия, и через некоторое время он обнаружил новую опухоль, операцию делать уже было бессмысленно. Перед последним отъездом в Орел он навсегда попрощался со всеми знакомыми – попрощался просто, спокойно, будто только на время уходил от них, чтобы, если Бог благословит, встретиться, но уже в иной жизни.
Его страдания в течение болезни все более возрастали, ни есть, ни говорить он уже не мог, но при этом он не терял бодрости духа и, пока были силы, ходил в храм. Когда отцу Агапиту было что-либо нужно, он писал записку старушке-хозяйке, жившей на другой половине дома, через стену от него. Он предупредил ее, что, когда ему станет совсем плохо, он ей постучит. 18 июля он постучал в стену, и когда хозяйка вошла, то увидела, что монах Агапит лежит, не сводя глаз с иконы Божией Матери. «Лицо его было сосредоточенно и кротко. Ни боль, ни страх не искажали его. Он не стонал, только дыхание становилось все реже...» Впоследствии она рассказала, что «переносил он свои страдания так светло, что она молится о нем, как о святом».
Монах Агапит скончался 18 июля 1936 года и был погребен на одном из городских кладбищ Орла.
Подробнее...