Праведный Евдоким Каппадокиянин
Праведный Евдоким, уроженец Каппадокии (Малая Азия) жил в IХ веке в царствование императора Феофила (829–842). Он был сыном благочестивых христиан Василия и Евдокии, знатных родом и известных императору. Праведная жизнь святого Евдокима целиком была направлена на угождение Богу и помощь ближним. Дав обет безбрачия и целомудрия, он избегал разговоров с женщинами и не смотрел на них*** только со своей матерью, которую глубоко чтил, он вел душеполезные беседы. За добродетельную жизнь император назначил святого Евдокима правителем Харсианской области...
Праведный Евдоким, уроженец Каппадокии (Малая Азия) жил в IХ веке в царствование императора Феофила (829–842). Он был сыном благочестивых христиан Василия и Евдокии, знатных родом и известных императору. Праведная жизнь святого Евдокима целиком была направлена на угождение Богу и помощь ближним. Дав обет безбрачия и целомудрия, он избегал разговоров с женщинами и не смотрел на них*** только со своей матерью, которую глубоко чтил, он вел душеполезные беседы. За добродетельную жизнь император назначил святого Евдокима правителем Харсианской области. Исполняя свои обязанности как Божий слуга, праведный Евдоким управлял людьми и судил их справедливо и с кротостью, заботился о бедных, о сиротах и вдовах, был защитником обижаемых. Личные христианские подвиги, которые он нес втайне, были известны только Богу.
Своей беспорочной жизнью Евдоким угодил Богу, и Господь призвал его в 33-летнем возрасте. Лежа на смертном одре, святой Евдоким завещал положить себя во гроб в тех одеждах, в которых застанет его смерть. Потом он выслал всех из комнаты и просил Господа в молитве, чтобы кончину его никто не видел, как никто не видел его тайных подвигов при жизни. Домашние похоронили его, как он завещал им. Сразу же после кончины праведного Евдокима от гроба его стали совершаться чудеса, многие больные исцелялись, слава о чудных исцелениях росла.
Через 18 месяцев из Константинополя, куда после смерти святого переселились его родители, пришла поклониться мощам мать святого Евдокима. Она приказала снять камень, откопать землю, открыть гроб, и все увидели лицо святого, светлое, как живое, совсем не тронутое тлением. Великое благоухание исходило от него. Гроб с мощами вынесли из земли наверх. Святого переодели в новые одежды. Мать хотела взять мощи сына в Константинополь, но Харсианские жители не дали увезти дорогую для них святыню. Однако через некоторое время иеромонах Иосиф, живший и служивший при гробе святого, все же увез мощи святого Евдокима в Константинополь. Там они были положены в серебряной раке в церкви Пресвятой Богородицы, построенной родителями праведника.
Праведный Евдоким в Русской Церкви считается одним из особенных покровителей и молитвенников перед Богом семейного очага.
Подробнее...
Святая мученица Иулитта
Святая мученица Иулитта жила в Кесарии Каппадокийской в царствование императора Диоклитиана (284–305). Один из язычников отнял у нее все имение и, когда Иулитта обратилась с жалобой в суд, ее противник донес судье, что она христианка. Судья предложил святой отречься от Христа, за что обещал восстановить справедливость и вернуть ей беззаконно отнятое имущество. Святая Иулитта решительно отвергла коварные условия, и за это она была сожжена на костре в 304 (или 305) году. Святой Иулитте посвятил Похвальное Слово Святитель Василий Великий через 70 лет после ее мученической кончины.
Святая мученица Иулитта жила в Кесарии Каппадокийской в царствование императора Диоклитиана (284–305). Один из язычников отнял у нее все имение и, когда Иулитта обратилась с жалобой в суд, ее противник донес судье, что она христианка. Судья предложил святой отречься от Христа, за что обещал восстановить справедливость и вернуть ей беззаконно отнятое имущество. Святая Иулитта решительно отвергла коварные условия, и за это она была сожжена на костре в 304 (или 305) году. Святой Иулитте посвятил Похвальное Слово Святитель Василий Великий через 70 лет после ее мученической кончины.
Подробнее...
Священномученик Вениамин (Казанский), митрополит Петроградский и Гдовский, преподобномученик Сергий (Шеин), мученики Юрий Новицкий и Иоанн Ковшаров
Священномученик Вениамин родился 17 апреля 1873 года в Нименском погосте Андреевской волости Каргопольского уезда Олонецкой губернии и в крещении был наречен Василием. Его отец Павел Иванович Казанский был женат на дочери священника Нименского прихода Александра Смирнова Марии и в течение сорока лет был священником в этом приходе, включавшем в себя тогда двадцать пять деревень*** последние пятнадцать лет жизни он был благочинным.
Впоследствии, вспоминая о своем отце, архимандрит Вениамин писал: «Покойный все свои силы отдал приходу, который при разбросанности населения лишен удобных пут...
Священномученик Вениамин родился 17 апреля 1873 года в Нименском погосте Андреевской волости Каргопольского уезда Олонецкой губернии и в крещении был наречен Василием. Его отец Павел Иванович Казанский был женат на дочери священника Нименского прихода Александра Смирнова Марии и в течение сорока лет был священником в этом приходе, включавшем в себя тогда двадцать пять деревень*** последние пятнадцать лет жизни он был благочинным.
Впоследствии, вспоминая о своем отце, архимандрит Вениамин писал: «Покойный все свои силы отдал приходу, который при разбросанности населения лишен удобных путей сообщения. В деревни за двадцать и тридцать верст на требы приходилось ездить верхом, имея при себе в сумке все нужное для совершения того или другого требоисполнения. Лесная тропа, которая вела в них, шла по болотам и через речки, на которых мостики каждую весну и осень уносило водой, и лошади переправлялись вплавь. Сколько бывало всяких приключений: то увязнет лошадь в болоте, то испуганная в чаще леса птичкой или зверьком сбросит своего всадника. Господь только хранил от всевозможных опасностей своего служителя, который, не желая утруждать крестьянина и псаломщика, пускался один в опасные путешествия. Не умея ездить верхом, поступил отец Павел в Нименское, но нужды прихода заставили его научиться и превратиться в наездника. Когда ему исполнилось пятьдесят лет, то он очень стал чувствовать последствия верховой езды и тех многочисленных ушибов, которые были получены во время падений. Для многих священников, слышавших рассказы о таких путешествиях, жизнь в таком приходе казалась невозможной. А он жил и жил, не год и не два, а целых сорок лет, да еще и о нуждах прихода пекся».
«Заботясь о духовных нуждах пасомых, отец Павел немало понес хлопот, трудов и огорчений ради того, чтобы устроить в бедном раскольническом приходе четыре достаточно благолепных храма, почти исключительно на доброхотные пожертвования прихожан. Один храм устроен на окраине прихода в центре местного раскола. Заветным желанием его было устроить при нем церковно-приходскую школу. Очень он горевал, что старания его превратить в таковую школу грамоты не увенчались успехом», – писал архимандрит Вениамин, невольно свидетельствуя об отсутствии заботы и попечения предержащих властей о благосостоянии народа, о том, что строилась и созидалась Россия не бестолковыми реформами, проводимыми властью, зачастую народу ненужными и разорительными, истощавшими его творческие и физические силы, а усилиями подвижников, самоотверженно трудившихся на поприще народного просвещения и укрепления благосостояния народа.
«Кроме храмов, рассадниками духовного просвещения являются школы. В Нименском приходе для удовлетворения просветительных нужд его необходимо чуть не в каждой деревне открывать школу. Поэтому в нем, кроме министерского и двух земских училищ, было открыто заботами батюшки пять церковных школ. Первое время учителями в них были воспитанники отца Павла, которые и трудились под его руководством.
По воскресным и праздничным дням между утреней и литургией прихожане собирались в доме священника. Здесь пастырь, сидя в кругу пасомых, беседовал с ними. Они предлагали ему вопросы, высказывали свои недоумения, свое понимание тех или других вещей и т.д. Предмет этих бесед, в собственном смысле, был самый разнообразный и определялся насущными нуждами прихожан. Они знакомили пастыря с духовным состоянием их.
Отец Павел обращал большое внимание и на свою жизнь, чтобы не подать повода к соблазну и быть образцом для верующих и житием. Последние двадцать пять лет он совсем не употреблял вина. В нуждах прихожанам помогал когда и чем мог. Он, бывало, растолкует им и закон, посоветует, куда и как писать прошение по тому или другому делу, конечно правому, прочитает и напишет письмо какой-нибудь старушке ее сыну, поможет сложный расчет произвести неграмотным крестьянам, заступится за них перед начальством, выясняя истинное значение того или другого действия и т.п.
Помогал немало и материально, ссужая в нужное время хлебом и деньгами. Не только свои, но и из чужих приходов обращались к нему за хлебом*** он и им не отказывал. Дом его был открыт для всех. Проезжающие, проходящие, особенно духовного звания, находили себе ласковый, даже родственный прием.
Так жил и трудился добрый пастырь целых сорок лет. С летами телесные силы стали слабеть, но дух был бодр.
Исполняется ему шестьдесят лет*** по этому поводу он пишет сыну: «Вот мне и шестьдесят лет исполнилось! Беру себе во внимание и обязанность проводить дальнейшую жизнь свою с большей осторожностью и ограничениями. Да подаст мне Господь крепость и силу к выполнению моих добрых предначертаний». А предначертания были широкие. Он, например, поставил себе целью поднять экономический быт крестьян одной деревни, которые перестали обрабатывать свою землю и стали нищенствовать. Слыша о домах трудолюбия, он стал наводить о них справки. А пока обратил внимание на подрастающее поколение, открыл для них школу и подыскал умного и трудолюбивого крестьянина-учителя, который мог и с крестьянами побеседовать, и службу, какую можно, в воскресный день отправить (до церкви двадцать девять верст). До сих пор во всей деревне ни одного грамотного не было. Открыли школу, а ребята не ходят, так как надо милостыню просить. Отец Павел берет их под свое попечение, кормит их обедом, даже ужином, шьет одежду и т.д.
В октябре месяце он стал замечать, что с ним творится что-то неладное: желудок отказывается работать. Почти не принимая пищи, отец Павел исполнял свои обязанности по приходу, училищу и благочинию. 2 ноября с трудом он пришел в церковь к утрене, но из церкви его уже вывели. Наблюдая за собою, сведущий по медицинской части, отец Павел заметил, что надежды на выздоровление мало. Тогда он пишет записку другому священнику, чтобы он пришел его напутствовать, а сыну и дочери шлет телеграммы, что медицина бессильна: он очень слаб. К постели умирающего из Самары и Петербурга собираются дети. 27 ноября совершается над больным таинство Елеопомазания. Трогательная была картина! Сын-архимандрит, ректор семинарии, предстоятельствует, сын-диакон поет, сын-семинарист прислуживает. Больной внимательно следит за совершаемым таинством, указывает, когда и что нужно делать, где и как помазывать. На другой день он ведет беседу со своею женой и детьми, которые сидят вокруг постели: «Господь тянет дни мои. После меня, я думаю, вы будете жить хорошо. Я теперь уже ко всему равнодушен. Ничто земное меня не занимает, так как к земле меня теперь привязывает только вода, которую пью, да ваши ласки. Теперь мне остается решить последнюю трудную задачу – умереть...» Наступило 5 число, канун храмового праздника. К вечеру он все слабеет. Сын-архимандрит надевает епитрахиль, читает акафист Спасителю и канон на исход души. Больной слушает и заставляет себя приподнять. По прочтении молитвы он трижды целует медный крест, употребляемый им при требоисправлениях, и шепчет: «Хорошо». Прилег и минуты через три уснул, закрыл глаза, и дыхание прекратилось, он умер легко, спокойно, с молитвой на устах. Сами дети отерли и одели своего родителя, отслужили литию и стали читать Евангелие».
В 1883 году Василий поступил в Каргопольское духовное училище и, окончив его в 1887 году, продолжил образование в Олонецкой духовной семинарии. Учившийся вместе с ним Николай Чуков из всех преподавателей семинарии, оказавших благотворное влияние на учащихся, выделил лишь одного – преподавателя гомилетики, литургики и практического руководства для пастырей Александра Арсеньевича Бурцева, что свидетельствовало об искусственности системы образования, когда в каждом конкретном учебном заведении качество преподавания почти целиком зависело от эмоциональных и интеллектуальных особенностей того или иного преподавателя, то есть от более или менее случайного стечения обстоятельств.
После окончания в 1893 году Олонецкой духовной семинарии Василий как один из лучших ее студентов был направлен учиться на казенный счет в Санкт-Петербургскую духовную академию. В то время религиозно-просветительскую деятельность в Санкт-Петербурге стало успешно развивать Общество распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви, при котором был храм Святой Живоначальной Троицы и большой зал для духовных бесед. Уже на первом курсе Василий стал активным их участником. Первая его беседа 17 марта 1894 года была: «Житие святого Алексия, человека Божия, и нравственные уроки, в нем заключающиеся». Темами его миссионерских бесед стали: «О важном значении в деле нашего спасения благовестия Архангела Гавриила Пресвятой Деве Марии», «Особенности богослужения пятой седмицы Великого поста (Стояние Марии Египетской и Похвала Богородице) и рассказ об Иосифе», «О терпеливом перенесении скорбей по примеру Иова», «О страданиях Иисуса Христа». На беседах присутствовало триста – триста пятьдесят человек».
Через год число бесед, которые вел Василий, и мест их проведения значительно увеличилось. Он стал посещать с беседами 1-й ночлежный дом памяти императора Александра II, где в понедельник, вторник и среду велись беседы по объяснению Евангелия. С октября 1894 года по апрель 1895-го Василий провел с ночлежниками восемнадцать бесед. 26 февраля 1895 года в Адмиралтейском соборе он беседовал на тему: «Страдание православных». Его слушателями стали около двух тысяч человек 7-го и 13-го флотских экипажей и резервного кадрового батальона.
17 сентября 1895 года состоялось открытие подобных бесед в школе при писчебумажной фабрике братьев Варгуниных. Беседы открыл Василий Казанский словом, в котором он сказал о значении внебогослужебных собеседований. На открытии присутствовало около трехсот человек, преимущественно члены Никольского общества трезвости. Беседы здесь вели студенты Василий Казанский, Александр Рождественский и монах Сергий (Тихомиров).
14 октября 1895 года в храме Духовной академии при многочисленном стечении молящихся Василий был пострижен в монашество с именем Вениамин. 21 ноября того же года монах Вениамин был рукоположен во иеродиакона. Он продолжал вести беседы – по воскресеньям в четыре часа вечера при фабрике братьев Варгуниных, в тот же день в пять часов вечера – в церкви святых апостолов Петра и Павла при Обуховском заводе, в шесть часов вечера – в столовой при фабрике Штиглица, в квартире на углу Мытнинской и 3-й Рождественской улиц и там же по средам в восемь часов вечера*** в последнем месте он вел беседы вместе со студентом Духовной академии Романом Медведем. Почти ежедневно в семь часов вечера иеродиакон Вениамин вел беседы в 1-м ночлежном доме, находившемся неподалеку от Александро-Невской лавры.
7 января 1896 года хлопотами и усилиями настоятеля подворья Задне-Никифоровской пустыни иеромонаха Геннадия (Борисова) было положено начало беседам в храме подворья, открывшимся словом иеродиакона Вениамина «О необходимости для спасения знания Единого Истинного Бога и посланного Им Иисуса Христа». Храм подворья был расположен на окраине Санкт-Петербурга, рядом с чугунным заводом, и посещался в основном рабочими. Трудами настоятеля подворья здесь был устроен дом трудолюбия для людей, прибывших в столицу на поиски работы, но еще не получивших ее: им давались кров, пища и несложное послушание. Беседы велись в воскресные и праздничные дни с четырех до пяти часов вечера. Здесь отец Вениамин провел беседы: «21 января – о притче Спасителя о блудном сыне*** 2 февраля (пятница сырной недели) – «О том, как должно по-христиански, по-православному, проводить сырную седмицу»*** 11 февраля – «Торжество Православия и необходимость для спасения исповедовать веру, содержимую Православной Церковью»*** 14 февраля – «О сердечном покаянии и его важности»*** 18 февраля – «Путь к Царству Небесному» (по Феофану Затворнику)*** 22 февраля – «Не нужно пренебрегать и малыми грехами, какими бы ничтожными они ни казались»*** 29 февраля – «О Божественной силе честнаго Креста и крестного знамения»*** 7 марта – «Христос на суде Пилата и Ирода»*** 10 марта – продолжение предшествующей беседы – «Осуждение Пилатом на смерть Богочеловека»*** 31 марта – «О Воскресении Христовом и явлении воскресшего Господа женам-мироносицам и апостолам». Слушателей здесь бывало 300–400, маленькая церковь наполнялась до отказа».
19 мая 1896 года иеродиакон Вениамин был рукоположен во иеромонаха. 3 октября того же года он был избран наблюдателем за беседами в церкви подворья Задне-Никифоровской пустыни.
После летнего перерыва по настоятельной просьбе самих рабочих 25 августа 1896 года были возобновлены беседы на ниточной фабрике Штиглица, в которых отец Вениамин принял активное участие. «После молебна, который пели сами рабочие, – свидетельствует очевидец, – все присутствовавшие пропели «Отче наш», и затем иеромонах Вениамин предложил беседу на 1-й стих 118-го псалма: «Блажени непорочнии в путь, ходящии в законе Господни «. После беседы все пропели с воодушевлением «Достойно есть», а когда народ подходил ко святому кресту, то хор рабочих прекрасно исполнил догматик «Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево...». Трогательно было видеть, с каким умилением подходили старые и малые ко святому кресту и принимали кропление святою водою*** многие женщины были с малыми детьми, некоторые даже с грудными младенцами!»
В 1897 году иеромонах Вениамин окончил Духовную академию со степенью кандидата богословия*** в своей кандидатской работе «Преосвященный Аркадий, архиепископ Олонецкий, как деятель против раскола» он показал себя добросовестным и кропотливым исследователем. 4 октября 1897 года Святейший Синод назначил его преподавателем Священного Писания в Рижскую духовную семинарию.
В период его служения в Рижской епархии было установлено празднование памяти священномученика Исидора Юрьевского и семидесяти двух его прихожан, пострадавших в 1472 году. Впервые богослужение, посвященное празднованию их памяти, было совершено в храмах епархии 8 января 1898 года. Впоследствии в Санкт-Петербурге было основано Православное эстонское братство в честь священномученика Исидора Юрьевского, председателем его с 1910 по 1917 год был хиротонисанный к этому времени во епископа владыка Вениамин.
14 августа 1898 года иеромонах Вениамин был назначен инспектором Холмской духовной семинарии. Он прослужил здесь только год с небольшим, но оставил по себе самую добрую память. Прощаясь с преподавателями семинарии, отец Вениамин сказал несколько слов о своем внутреннем душевном устроении и о принципах, которых он старался придерживаться в своей церковной и общественной деятельности. «По внутреннему складу моей души, – сказал он, – я всюду ищу и жажду мира. Мир я понимаю не в том смысле, чтобы мне поступаться своими убеждениями или других заставлять делать то же. Нет. Он там, по моему мнению, где нет злобы, зависти, вражды между людьми, все согласно и единодушно, каждый по мере сил и возможности служит общему делу, к исполнению которого он призван. Все это я нашел, дорогие мои сослуживцы, в вашей семинарской семье. В наших отношениях, частных ли или общественных, всегда проявлялась любовь и солидарность. Стоит вспомнить только наши собрания педагогические, распорядительные и общие с участием всех преподавателей без всякого шума и бурных состязаний. Я со своей стороны старался поддерживать авторитет каждого из вас перед учениками, ослабляя их замечания и порицания и указывая в противовес добрые стороны и качества». «Простите, дорогой отец ректор! – сказал он, обращаясь к архимандриту Евлогию (Георгиевскому). – Я жил с Вами душа в душу. Узнал, как никто, доброту Вашего сердца, видел Ваше заботливое отеческое отношение к нуждам учеников и внимательное, сочувственное – к потребностям преподавателей. На себе я испытал снисходительное отеческое руководство в исполнении мною трудных инспекторских обязанностей. Простите и вы, добрые мои сослуживцы. С вашей стороны я встречал всегда почтительное, приветливое отношение».
Ректор семинарии архимандрит Евлогий со своей стороны вполне определенно охарактеризовал своего помощника по руководству семинарией. «В течение этого года мы едва успели хорошо познакомиться с Вами, – сказал он. – Познакомившись, не могли не полюбить Вас искренно и сердечно. Всегда ровный и спокойный, кроткий, тихий и смиренный, отзывчивый на все доброе, Вы невольно привлекали к себе наши симпатии».
Много лет спустя, уже на закате своих дней, митрополит Евлогий вспоминал об иеромонахе Вениамине как о скромном, кротком человеке, который повел дело крепкой рукой и вскоре достиг добрых результатов.
6 октября 1898 года иеромонах Вениамин был назначен инспектором Санкт-Петербургской духовной семинарии и 6 мая 1899 года награжден наперсным крестом.
В представлении к награждению ректор семинарии архимандрит Сергий (Тихомиров) писал: «Подавая своей жизнью добрый пример воспитанникам семинарии, иеромонах Вениамин старается нравственно действовать на воспитанников, беседуя с ними об их ученических обязанностях, помогая им своими советами в затруднительных обстоятельствах. Такое отношение иеромонаха Вениамина к ученикам во многих из них пробуждает сознание «долга» и, несомненно, отражается на добром поведении учеников».
В 1900 году иеромонах Вениамин был избран членом правления Братства святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова, целью которого было оказание помощи беднейшим воспитанникам семинарии*** с 25 сентября 1900 года по 2 апреля 1902 года он состоял казначеем Братства, а впоследствии и возглавил его.
Переехав в Санкт-Петербург, иеромонах Вениамин снова стал принимать участие в беседах с рабочими. 10 сентября 1900 года при многочисленном стечении народа состоялось открытие бесед в столовой при ниточной фабрике Штиглица*** после отслуженного молебна отец Вениамин обратился к слушателям со вступительным словом.
С 1901 года при Обществе распространения религиозно-нравственного просвещения в духе Православной Церкви стал издаваться журнал «Отдых христианина» с двухмесячными бесплатными приложениями брошюр «Трезвая жизнь», цензором которого был назначен иеромонах Вениамин.
18 февраля 1902 года отец Вениамин был возведен в сан архимандрита и 2 апреля того же года назначен ректором Самарской духовной семинарии. Получив назначение в Самару, он сразу же отправился к месту своего нового служения. После первой отслуженной им здесь литургии он обратился к своим новым воспитанникам-семинаристам со словом. «Посмотрите на меня, – сказал он. – Я являюсь к вам в черной рясе, которая показывает, что человек отрешился от мира и всего, яже в мире. Для чего? Для того, чтобы, не связанный мирскими попечениями и семейными заботами, мог... всецело отдать себя на служение другим людям. В данное время для меня такими людьми являетесь вы, дорогие питомцы. Я к вам прихожу и на служение вашим интересам посвящаю себя. Своим старанием, доверием ко мне помогайте мне успешнее и полезнее служить вам».
Впоследствии отец Вениамин писал о принципах своего педагогического служения: «Во всех моих действиях по воспитательной части одна была у меня цель, одна путеводная звезда: благо воспитанников. Мои старания направлялись к тому, чтобы не дать им как-нибудь камней под видом хлеба. Мне хотелось давать им то, что питало бы организм и способствовало его укреплению, росту и развитию. В своих поступках я справлялся не с тем, нравится ли то или другое действие воспитанникам, может ли заслужить от них похвалу в данное время, а с тем, насколько оно полезно для них и как они благодарны будут за него впоследствии. Словом и делом, всегда и всюду я внушал им внимательное, добросовестное отношение к своим обязанностям. Всякая специальная школа носит свой характер. Он должен обнаруживаться в поведении ее питомцев настолько, чтобы посторонние люди видели в нем оправдание назначения школы. Люди, и особенно простые, смотрят на воспитанников духовной семинарии как на своих будущих духовных отцов, поэтому и предъявляют к ним особые требования. Нужно держать себя так, чтобы всякий посещающий семинарию, особенно храм ее, мог сказать: да, здесь готовятся будущие пастыри Церкви Христовой.
Круг моих забот не ограничивался только наблюдением за исполнением воспитанниками своих ученических обязанностей и требований дисциплины, он простирался на все бытие воспитанника. Для меня была дорога и его внутренняя личная и домашняя жизнь, поэтому воспитанник обращался ко мне не только за тем, чтобы попросить отпуск, пожаловаться на что-нибудь, но и за тем, чтобы рассказать о том горе, которое постигло его родных, поведать о затруднительном материальном положении его отца, посоветоваться, как ему удобнее написать прошение и по делам родительским, и по своим личным в правление семинарии и т.д. Все это давало мне возможность оказать посильную помощь, дать совет, а то и просто погоревать и тем облегчить горе скорбящего сердца. Бывали случаи, что некоторые мучимые совестью приходили поведать свои грехи, укрывшиеся от глаз инспекции. Грехи их отпускались и взысканию дисциплинарному ни через наказание, ни через уменьшение балла по поведению они не подвергались...»
5 мая 1902 года в семинарской церкви по инициативе архимандрита Вениамина, в сослужении духовника семинарии им была совершена литургия на греческом языке. Впоследствии литургии на греческом служились в Самарской семинарии каждый год во все время его ректорства, читали и пели на них сами воспитанники семинарии.
12 мая была совершена закладка нового семинарского храма. После литургии состоялся крестный ход к месту закладки, который возглавил епископ Самарский и Ставропольский Гурий (Буртасовский). «Шестьдесят пять воспитанников старших классов были одеты в стихари, собранные... из церквей всего города.
Выйдя от подъезда храма, крестный ход на момент остановился, ожидая, пока сойдет с лестницы, замыкая шествие, хор певчих, – писал очевидец, –хор торжественно начал нотное «Воскресения день». Одновременно зазвонили во все колокола в кафедральном соборе. Звуки колокола сливались с пением молодых голосов в одну общую гармонию. При входе на Александровскую улицу, едва только певчие кончили петь первую песнь канона, им в ответ грянул четырехсотголосный хор воспитанников: «Христос воскресе из мертвых! Очистим чувствия и узрим неприступным светом Воскресение Христа...» – «Христос воскресе из мертвых! Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир видимый же весь и невидимый: Христос бо воста...» В промышленном городе, где доселе слышен был только стук экипажей да свистки пароходов и фабрик, это был, кажется, первый день в течение многих лет, когда полутысячная толпа едиными усты и единым сердцем исповедовала громогласно на людной улице имя Христово. Мимо проходившие люди останавливались, долго и внимательно всматривались в лица вдохновенных певцов, потом крестились и... приставали к общему хору. Невольно казалось, что стало ближе расстояние между землею и небом и что Сам Господь «близ».
По окончании чинопоследования закладки храма в квартире отца Вениамина состоялся обед, во время которого он обратился к присутствующим со словом. «Храм при семинарии имеет большое значение, – сказал он, – так как в ней приготовляются будущие служители Церкви. Пусть они еще на школьной скамье привыкают к благолепной обстановке храма и наблюдают за той жизнью, которая в нем имеет свое место. Обширный, благоустроенный храм всегда будет иметь в своих стенах в изобилии посторонних богомольцев.
Между тем на храмы семинарские обращается мало внимания. Они помещаются в самом здании, среди жилых помещений, нередко в верхних этажах, по большей части маловместительные. Поэтому посторонние люди их почти не посещают.Мне кажется необходимым, чтобы будущие пастыри, изучая в теории все, относящееся к их служению, видели бы применение теории в жизни здесь же, при школе, где они теперь проводят большую часть времени. Как при педагогических учебных заведениях существуют школы для практического подготовления деятелей на этом поприще, при медицинских – клиники, так при семинариях должны быть и действовать школы и больницы духовные – храмы. Воспитанники по мере возможности будут принимать участие в живом приходском деле. Сталкиваясь лицом к лицу с духовными потребностями народа, они поймут все значение пастырского служения, найдут удовлетворение своим юношеским стремлениям послужить на пользу человечеству.
Кроме того, в храме, обильно посещаемом посторонними богомольцами, то настроение, которое будут приносить с собою люди, приходящие добровольно, по усердию помолиться Богу, будет оказывать благотворное влияние на настроение приходящих туда по звонку, в силу необходимости».
25 мая 1902 года архимандриту Вениамину было поручено наблюдение за преподаванием Закона Божия в мужских средних, а также шестиклассных и четырехклассных учебных заведениях города Самары.
7 июня состоялся выпуск окончивших курс семинарии: первыми были признаны два выпускника, шестнадцать – достойными звания студента, двадцать один – выпущены с аттестатами второго разряда. В то время остро обозначилась ставшая уже серьезной проблема – получающие духовное образование во все большем количестве уходили в светские учебные заведения и устраивали свою дальнейшую жизнь, занимая гражданские должности, отчего приходы стали испытывать недостаток в подготовленных пастырях. Высказывая свое сожаление об этом, инспектор Самарской семинарии Дмитрий Николаевич Дубакин, обращаясь к выпускникам, сказал: «Многие из вас остались после смерти родителей сиротами, без всяких средств к жизни, и, однако ж, это не помешало вам окончить курс. Церковь для вас была поистине заботливой матерью: она дала вам возможность получить не только низшее, но и среднее образование, а некоторым из вас даст и высшее. Поэтому она желает и даже имеет право надеяться, что вы или непосредственно после семинарии, или после окончания высших учебных заведений вернетесь к ней заплатить свой сыновний долг – положить на служение ей свои силы».
С начала 1903 года в образцовой школе при семинарии при непосредственном участии архимандрита Вениамина стали проводиться собеседования с сектантами: об иконопочитании, о почитании святых, о святых мощах, о Кресте Христовом. Со стороны сектантов выступал очень начитанный слепец-начетчик Андрей Коновалов. Двери школы были открыты для всех, и при всевозрастающем интересе к предмету слушаний народу на них стало собираться все больше и больше, так что со временем они стали приобретать уже общественное значение. Собеседования носили характер мирной полемики, но задевали за живое глубиной затрагиваемых вопросов. 2 марта состоялось собеседование о таинстве Причащения, причем, вместе со слепцом-начетчиком оппонентом выступил некий штундист. 9 марта состоялась беседа о таинстве Священства*** слепец-начетчик ничего не смог возразить против учения Священного Писания и лишь указал на недостатки православной иерархии. И потому следующая беседа, 16 марта, была посвящена возражениям сектантов против строя и порядка в современной иерархии, а 23 марта – тому, что присутствие в Церкви грешников не лишает ее святости. Собеседования стали пользоваться все большей популярностью у ищущего правду народа*** иногда они продолжались до позднего вечера, уже основные собеседники кончали все свои возражения и уходили из школы, а народ оставался и продолжал горячо обсуждать спорные темы.
Во время службы в Самарской семинарии архимандрит Вениамин стал инициатором и организатором путешествий к достопримечательным историческим местам и паломничеств к святым местам Православной Руси. Он придавал этому исключительное значение и как познавательному элементу, расширяющему образовательный кругозор семинаристов, и как элементу воспитания их*** здесь они на практике знакомились с жизнью верующих людей, знакомились с жизнью крестьян, приходящих к святым местам со своим горем и радостью. В первый раз отец Вениамин отправился с инспектором и духовником семинарии и тринадцатью воспитанниками 3-го и 5-го классов 9 апреля 1903 года на одни сутки в Симбирск*** здесь они помолились в семинарской церкви за поздней литургией, помолились в соборе и осмотрели достопримечательные храмы города.
Через месяц, 14 мая, шестнадцать воспитанников 5-го и 6-го классов из числа наиболее ревностных, деятельно готовящихся к пастырскому служению, под руководством архимандрита Вениамина, епархиального миссионера-священника и одного из преподавателей семинарии предприняли миссионерскую поездку для собеседования с раскольниками села Преполовенского, с целью ознакомления семинаристов с приемами противораскольнической полемики. Поездка предполагалась непосредственно перед сдачей экзаменов, и семинаристы взяли с собой учебники по догматическому и основному богословию, чтобы готовиться к экзаменам в поезде. В том же поезде оказался и оппонент миссионера, известный слепец-начетчик Андрей Коновалов, который был приглашен крестьянами села Преполовенского для беседы с ним, чтобы в результате диспута еще более утвердить беспоповцев, последователей Спасова согласия, в правильности их воззрений. Священник-миссионер и семинаристы вступили в беседу с Андреем Коноваловым о главных типах сектантства в Самарской епархии, о раскольнической литературе, причем начетчик обнаружил большие познания в области литературы против раскола. Он знал все исследования профессоров духовных академий, касающиеся этой темы, а также и духовных писателей. Семинаристы были весьма удивлены тем, что тот выписывает из лучших магазинов научные богословские сочинения, оценивая каждое по справедливости и вполне компетентно. Вместе с ним ехал его сын, воспитанник церковно-приходской школы, который заменял глаза своему отцу. Во время собеседований он зачитывал тексты из старопечатных книг.
С шести часов вечера в сельском храме началась всенощная под праздник Вознесения Господня. Храм не вмещал молящихся, и многим пришлось расположиться у храма и слушать богослужение через раскрытые окна. Служили архимандрит Вениамин, приходский священник и священник-миссионер. Семинаристы пели на левом клиросе, взяв на себя обязанности церковных чтецов и пономарей. Местный хор расположился на правом клиросе. Проведенная общими силами вдохновенная служба произвела огромное впечатление на жителей села. Сразу же после службы многие из жителей выразили желание пригласить к себе в гости семинаристов и побеседовать с ними. Крестьяне, православные и раскольники, окружив одного из воспитанников, защищавшего православие, не расходились до глубокой ночи, слушая его.
После литургии, в одиннадцать часов следующего дня, в храме был устроен помост для миссионера и начетчика. Андреем Коноваловым были извлечены из холщовых мешков старопечатные книги, и в присутствии множества людей началась беседа о Церкви. Семинаристы вели протокол, чтобы впоследствии, уже в семинарии, восстановить ход беседы, возражения Коновалова и опровержения епархиального миссионера и проанализировать места из старопечатных книг, которые сектанты приводят в свою защиту. Беседа длилась до четырех часов пополудни, после чего был устроен двухчасовой перерыв, во время которого слушатели, мужчины и женщины, составляя отдельные группы, продолжали спорить о вере*** казалось, что актуальность вопросов веры снова начала занимать в жизни людей первое место. В шесть часов пополудни началась вторая часть беседы, которая продолжалась до восьми часов вечера. По окончании беседы отец Вениамин, епархиальный миссионер, преподаватель семинарии и семинаристы отправились на вокзал. Немало были удивлены приходский священник и крестьяне, что архимандрит Вениамин не потребовал для себя повозку с лошадьми, а отправился вместе с учениками пять верст пешком. В поезде отец Вениамин, стоя вместе с группкой учеников на площадке вагона, рассказывал им о себе, о своей учебе в Духовной академии, о профессоре Ключевском и о вступительных экзаменах.
Летом 1903 года это успешное начинание – паломнические поездки – было продолжено. На этот раз во время поездки с 10 июня по 10 июля планировалось посетить Москву и Троице-Сергиеву лавру, Санкт-Петербург, Коневецкий монастырь, Валаам, Сердобль, водопад Иматру, Выборг, Кронштадт, Ораниенбаум, Петергоф, Волхов, Новгород, Старую Руссу, Рыбинск, Ярославль и Нижний Новгород.
Отец Вениамин задолго готовил семинаристов к этой поездке. В течение года он «собирал желающих участвовать в путешествии воспитанников и давал им соответствующие указания относительно чтения книг, имеющих отношение к поездке, а некоторых из будущих экскурсантов даже нарочито руководил в их подготовительных занятиях». Был заблаговременно объявлен сбор денег с воспитанников, причем в самых малых суммах, было объявлено о сборе пожертвований, которые покрыли часть необходимых расходов, двух семинаристов отец Вениамин повез за свой счет. Озабоченный приисканием ночлега, он заранее списался с ректором Московской духовной академии епископом Арсением (Стадницким), ректором Московской духовной семинарии архимандритом Анастасием (Грибановским), ректором Санкт-Петербургской духовной академии архимандритом Сергием (Страгородским), ректором Ярославской духовной семинарии протоиереем Михаилом Троицким, ректором Нижегородской духовной семинарии протоиереем Геннадием Годневым и заведующим торжествами прославления преподобного Серафима Саровского архимандритом Серафимом (Чичаговым). Все выразили большую или меньшую готовность принять путешествующих преподавателей и семинаристов. Отказом ответили архимандриты Анастасий и Серафим*** отказ последнего особенно опечалил отца Вениамина, так как именно в Сарове планировалось завершить паломничество. Архимандрит Вениамин полагал, что соприкосновение после длительного путешествия с выдающимся религиозным явлением будущих пастырей, пребывание среди десятков тысяч верующего народа благочестивой Руси, пришедшего поклониться и помолиться давно любимому ими и чтимому угоднику Божию, окажет на души воспитанников большое влияние, останется в их памяти, явится благословением прославляемого угодника Божия на их дальнейшую жизнь и принесет впоследствии свои плоды.
Горько было отцу Вениамину читать ответ архимандрита Серафима: «К предстоящему торжеству прославления Саровского старца Серафима... ожидается большое стечение народа, ввиду чего имеющиеся в обители помещения не могут удовлетворить требованиям всех желающих быть на торжестве. При таких обстоятельствах прибытие к торжеству воспитанников Самарской семинарии, при полном сочувствии к благой его цели, оказывается неудобным, так как не представляется никакой возможности дать им какое-либо помещение для ночлега и склада вещей».
Этот отказ вспомнился с особенной горечью в конце путешествия, когда паломники-семинаристы приблизились к Нижнему Новгороду и увидели воочию, как сказывалась на всем окружающем «близость великого дня прославления преподобного Серафима Саровского. Болящие, слепые, хромые со всех концов потянулись к целебному источнику. Которые могут – сами идут, которые не могут – тех на руках несут. По водному пути все едут: кто имеет средства – платит за билет, но садятся на пароход и те, кто не имеет средств: сердобольный капитан не прогонит с парохода больного человека, привезет его в Нижний «Христовым именем». Перед нами ужасная, разрывающая сердце картина, – вспоминал один из паломников, – старуха мать, с трудом переводя дыхание, несет на плечах больную дочь: держит ее за руки, а тело повисло на спине старухи. Донесла свою дорогую тяжелую ношу до лавочки и бережно опустила ее.
– Несла, несла, насилу донесла, – говорит, глотая слезы, старуха и утирается грязным платком.
Отец-духовник подошел к больной, разговорил, как мог, утешил ласковым словом. На ласку священника, как к свету солнышка, устремились другие – немощные и страждущие: ближе всех встала женщина со слабоумной дочерью.
– Благослови, батюшка.
«Отец» благословил и выслушал горькое сетование принесшей на плечах расслабленную.
– У нее хоть ходит, а мою-то вот носить надо, сил нет, – опять плачет старуха.
В этот момент всего больнее сказался отказ в гостеприимстве Саровской обители. Не счесть и не описать никакими словами тех духовных лишений, которые получили будущ
Подробнее...
Мученик Максим Румянцев
Мученик Максим родился около 1860-го года в деревне Вандышки Дюпихской волости Кинешемского уезда Костромской губернии в семье крестьян Ивана Степановича и его супруги Анны Ильиничны Румянцевых. Вандышки, где проживало тогда двенадцать семей, была небольшой зажиточной деревней на реке Волге у окраины большого промышленного города Кинешмы. В конце XIX века рядом с деревней были построены крупная ткацкая фабрика Павла Севрюгова и лесохимический завод Дмитрия Кирпичникова. После смерти одного из родителей Максим ушел странствовать...
Мученик Максим родился около 1860-го года в деревне Вандышки Дюпихской волости Кинешемского уезда Костромской губернии в семье крестьян Ивана Степановича и его супруги Анны Ильиничны Румянцевых. Вандышки, где проживало тогда двенадцать семей, была небольшой зажиточной деревней на реке Волге у окраины большого промышленного города Кинешмы. В конце XIX века рядом с деревней были построены крупная ткацкая фабрика Павла Севрюгова и лесохимический завод Дмитрия Кирпичникова. После смерти одного из родителей Максим ушел странствовать. Где и как странствовал Максим – неизвестно, но, вернувшись через много лет на родину, он знал большую часть службы церковной наизусть, хотя оставался неграмотен*** во время странствий он принял подвиг юродства, который не оставил до самой кончины.
Вернувшись в родную деревню, рядом с которой вырос целый фабричный городок с производственными корпусами и общежитиями, Максим Иванович жил то у брата Егора Ивановича и его супруги Елизаветы Григорьевны в баньке, то в благочестивом семействе Андрея Васильевича и его супруги Екатерины Васильевны Груздевых, почитавших блаженного за прозорливость, то у Ивана Ильича Кочёрина, ставшего впоследствии церковным старостой, и его супруги Аграфены Ильиничны, а то где придется, куда Бог приведет.
Ходил Максим Иванович круглый год босиком и в одних и тех же, надетых одна на другую, рубахах. Если кто-нибудь дарил ему сапоги, то он совал в них бумагу, чтобы неудобно было ходить, а потом все равно кому-нибудь отдавал. В бане никогда не мылся, а как войдет в баню в грязных рубашках, в тех же самых рубашках и выйдет.
В деревне многие, особенно поначалу, смеялись над ним, и мальчишки, бывало, бросали в него камнями. Но благодушно все это переносил блаженный, помня, что все подвизающиеся за Христа гонимы будут.
К тому времени, когда он поселился в деревне после многолетнего подвига странничества и юродства, Господь начал открывать ему Свою волю о других людях.
Уныние и грусть овладели Андреем Груздевым, когда пришла ему пора идти на войну 1914 года.
– Прощай, Максим Иванович, может, не вернусь, – сказал он, подойдя к юродивому.
– До свидания, сладкий барин, – ответил Максим Иванович.
Многие чудеса, совершившиеся по молитвам блаженного, видел Андрей, и потому не осталось у него сомнения: вернется живым. И вернулся.
Дочь его, Веру, родившуюся в 1911 году, Максим Иванович называл Христовой невестой. «Верно, ты, Вера, замуж не выйдешь», – говорила ей мать. И действительно, она осталась девицей.
Младшей дочери Груздевых, Варваре, родившейся в 1919 году, Максим Иванович, когда та была девочкой, частенько говаривал:
– Николай, давай закурим. Николай, давай закурим.
А то возьмет да вдруг начнет бегать, приговаривая:
– За мной кто-то бежит. Я спрячусь в сарай. За мной кто-то бежит. Спрячусь под стол.
Объяснилось все через много лет, уже после смерти Максима Ивановича, когда она вышла замуж за Николая, и муж, когда бывал пьян, преследовал ее, так что она не знала, куда от него укрыться.
В октябре 1918 года на Максима Ивановича в первый раз, по-видимому, обратила внимание советская власть. Вандышевский комитет бедноты в ответ на запрос о не занимающихся личным трудом писал в Дюпихский волостной совет, что в деревне таких людей нет, «за исключением Малоумнова Максима Ивановича Румянцева».
Максим Иванович никогда не говорил человеку прямо, а всегда как бы о себе. Пришел как-то к нему священник Григорий Аверин, и блаженный сказал:
– Вот Максима Ивановича скоро заберут. Скоро заберут – да это ничего. Умрет Максим, и прилетит соловей, но не сядет на могилку и не пропоет.
Через некоторое время отец Григорий был арестован, расстрелян в концлагере и погребен в общей безвестной могиле.
Если и говорил блаженный о событиях прямо, то лишь тогда, когда иначе было нельзя.
Как-то сидел Иван Кочёрин со своими друзьями на завалинке. И Максим Иванович тут же. Вдруг посреди разговора Максим Иванович говорит:
– Вот, дымок пошел.
Но никто не обратил на это внимания. Максим Иванович через некоторое время настойчивее произнес:
– Дымит. Дымит.
Но опять никто на его слова не обратил внимания, и тогда Максим Иванович уже в голос закричал:
– Да пожар же!
Тут все вскочили. Забежали за дом. И точно. За домом полыхало гумно.
Обмануть или скрыть что-нибудь от Максима Ивановича было невозможно.
Однажды, когда блаженный жил у Груздевых, хозяйка дома, Екатерина Васильевна, испытывая недостаток в хлебе, взяла у него из мешка, который он хранил на печи, сухарей. «Я немного возьму, не узнает Максим», — решила она.
Но Максим Иванович, как вошел в избу, схватился за голову и закричал:
– Заворовали! Заворовали! Житья у вас нет. Заворовали!
Пришлось ей все рассказать.
Как-то пришла к Максиму Ивановичу Ольга Добрякова, с нею женщина передала для блаженного сверток. Ольга отдала Максиму Ивановичу два свертка и не стала говорить, какой от кого, посчитав это неважным.
Но иначе на это смотрел блаженный.
– Это – твое, – сказал он, – а это с тобой передали.
– Прости меня, Максим Иванович, – встрепенулась Ольга.
– Прости, прости, – проговорил блаженный, – хорошо еще, что ты созналась, а то соврут и не сознаются.
В другой раз, когда она собралась уходить, он сказал:
– Ты оставайся, а то люди злые...
Не послушалась она и пошла. Нужно было идти глухим местом. И видит Ольга – стоят мужики и намерения у них недобрые. Бросилась она бежать. Мужики – за ней. Она бежит изо всех сил, а они нагоняют, и все отчетливей их топот, уже прямо за спиной слышится. И взмолилась Ольга к блаженному Максиму о помощи. И слышит – стих звук погони, ее перестали преследовать. Едва живой от страха добралась она до общежития, где жила.
Ольга никогда не рассказывала блаженному подробностей о своей жизни в общежитии, где у нее не было ни кровати, ни постели, она спала на полу.
Максим Иванович сам ей как-то сказал: «Вот развалятся, как баре, на кроватях, а у меня – пальто под голову и под себя».
Пальто это вскоре украли, о чем ей блаженный сказал: «Вот какие злые люди, пальтушку украли. Но ты не расстраивайся».
Вскоре Ольга нашла на земле деньги, которых как раз хватило на покупку нового пальто.
Бывало, что Максим Иванович ни к кому не шел ночевать, а садился со своим мешком посреди улицы и сидел здесь по нескольку дней. Однажды зимой он просидел так почти неделю. И одна женщина сжалилась над ним:
– Максим Иванович, так же нельзя.
– Конечно, нельзя, – кротко ответил блаженный, но не сдвинулся с места.
Женщина пошла домой, истопила баню и пришла уговаривать блаженного.
– Максим Иванович, пошли, я уже и баню специально для тебя истопила.
– Ну, давай салазки, накладывай на них мешок, – согласился он.
Она пришла с салазками, положила на них мешок блаженного и попробовала везти. Но салазки с места не стронулись. Попробовала еще. Не может их сдвинуть.
– Максим Иванович, не идут что-то салазки.
– Не идут, – покачал он головой и сам легонько подтолкнул салазки, и сразу они сдвинулись и легко пошли.
Однажды, когда блаженный жил у Груздевых, он начал с самого утра петь заупокойные стихиры и пел их почти весь день. Хозяйка слушала, думая, когда же он кончит, и, наконец, спросила:
– Что ты все заупокойные стихиры поешь?
Ничего не ответил блаженный, продолжая петь, а через некоторое время, кончив, сказал:
– Ну, теперь все. Отпето. Опускайте в могилу.
Вскоре приехали из Кинешемского Успенского монастыря и сказали, что в монастыре умерла монахиня.
Как-то еще до начала гонений блаженный, проходя мимо Кинешемского монастыря, сказал:
– Подушки-то, подушки какие! Разве это монахини? Всё разлетится. Всё.
В начале 1920-х годов монастырь был закрыт, и в его зданиях разместилась следственная тюрьма.
Сердце Максима Ивановича не прилеплялось ни к чему земному*** деньги он презирал, а если ему их давали, то он потрет их, потрет да и бросит или сунет куда-нибудь.
Однажды прибежала к Максиму Ивановичу соседка Груздевых:
– Максим Иванович, ведь у нас землю-то отнимают!
– Ну и что? – невозмутимо ответил блаженный. – Тебе жалко, что ли?
– Да как не жалко? Конечно, жалко.
– Ах ты, жалко, – покачал головой блаженный, – да ты возьми в карман землю-то и ходи, раз тебе жалко.
Многие, видя, какую жизнь проводит блаженный, говорили ему:
– Максим Иванович, ты уже спасен, ты уже в Царстве Небесном.
– А кто это знает: в Царстве ли? – ответит блаженный, глянет на образ Пресвятой Богородицы. – Царица Небесная! – воскликнет, и слезы сами собой бегут по щекам.
Зная некоторые богослужения на память, он пел, например, на Пасху вместе со всеми в храме. Сядет затем дома после службы напротив окон и радуется.
– Смотри, – скажет хозяйке, – ангельская душенька, как солнышко играет.
А сам смотрит не на солнце, а на святые иконы.
Секретарем деревенского комитета бедноты был в то время Василий Петрович Сорокин, ставший впоследствии первым председателем местного колхоза, а сын его, Владимир, был трактористом. Оба они не любили блаженного и писали на него доносы в ОГПУ, чтобы его арестовали.
И, наконец, зимой 1928 года к дому, где жил тогда Максим Иванович, подъехали сани с возницей-милиционером.
Случившийся тут Андрей Груздев спросил:
– За что вы его арестовываете?
– Да нам не жалко, – ответил милиционер, – он нам не мешает, но на него уже третье заявление подано, чтобы его арестовать. Так что собирайся, Максим Иванович, поехали.
Собирать Максиму Ивановичу было особенно нечего, никакого имущества у него давно не было, сел он в сани, и они отправились. По дороге им встретилась женщина. Узнав блаженного, она спросила:
– Куда это ты, Максим Иванович, поехал?
– К Царю на обед, – ответил блаженный.
В кинешемской тюрьме Максима Ивановича подвергли жестоким мучениям, попеременно держа то в жаре, то в холоде. Но недолго он здесь пробыл и был переведен в другую тюрьму*** очевидцы его кончины рассказывали, что блаженный Максим умеркак великий праведник.
Подробнее...
Исповедница Елисавета Румянцева
Исповедница Елисавета Григорьевна Румянцева родилась в 1873 году в деревне Ильинская Костромской губернии. Жила в деревне Вандышки Кинешемского района Ивановской промышленной области. 20 февраля 1936 года арестована вместе со священниками священномучеником Константином Разумовым, священномучеником Иоанном Румянцевым и мученицей Анной Серовой по обвинению в «антисоветской агитации», а также в том, что принимала у себя дома священнослужителей и паломников. Была заключена в тюрьму города Кинешмы. Виновной себя не признала...
Исповедница Елисавета Григорьевна Румянцева родилась в 1873 году в деревне Ильинская Костромской губернии. Жила в деревне Вандышки Кинешемского района Ивановской промышленной области. 20 февраля 1936 года арестована вместе со священниками священномучеником Константином Разумовым, священномучеником Иоанном Румянцевым и мученицей Анной Серовой по обвинению в «антисоветской агитации», а также в том, что принимала у себя дома священнослужителей и паломников. Была заключена в тюрьму города Кинешмы. Виновной себя не признала. 15 июля 1937 года приговорена к 5 годам ссылки в Казахстан. В 40-х годах писала жалобу на «неправое осуждение» и просила разрешения вернуться на родину, но НКВД ей в этом отказал. Умерла в ссылке, погребена в безвестной могиле. Прославлена Архиерейским юбилейным Собором РПЦ 2000 года.
Подробнее...
Мученица Анна Серова
Анна Васильевна Серова родилась в деревне Большие Ломы Ветлужского уезда Костромской губернии в крестьянской семье. В 20-х годах XX века работала на ткацкой фабрике им. Демьяна Бедного в Кинешме, жила в общежитии при фабрике. Вместе с духовенством Успенского женского монастыря в Кинешме, священником Константином Разумовым и мирянами была арестована и заключена в тюрьму, в которую был превращен монастырь. Анну Васильевну обвинили в контрреволюционной агитации, а также в том, что она принимала у себя священников и посещала богослужения. Виновной в контрреволюционной деятельности себя не признала. 15 июля 1937 года была приговорена к 5 годам ИТЛ и скончалась в заключении. Прославлена Архиерейским Собором РПЦ 2000 года.
Анна Васильевна Серова родилась в деревне Большие Ломы Ветлужского уезда Костромской губернии в крестьянской семье. В 20-х годах XX века работала на ткацкой фабрике им. Демьяна Бедного в Кинешме, жила в общежитии при фабрике. Вместе с духовенством Успенского женского монастыря в Кинешме, священником Константином Разумовым и мирянами была арестована и заключена в тюрьму, в которую был превращен монастырь. Анну Васильевну обвинили в контрреволюционной агитации, а также в том, что она принимала у себя священников и посещала богослужения. Виновной в контрреволюционной деятельности себя не признала. 15 июля 1937 года была приговорена к 5 годам ИТЛ и скончалась в заключении. Прославлена Архиерейским Собором РПЦ 2000 года.
Подробнее...
Священномученик Владимир Холодковский
Священномученик Владимир родился в 1895 году в Каменском заводе Камышловского уезда Пермской губернии в семье коллежского регистратора Павла Холодковского. Избрав путь служения Церкви, Владимир в 1912 году окончил Екатеринбургскую школу псаломщиков и был направлен псаломщиком в Вознесенский храм в селе Завьяловском Камышловского уезда. В 1918 году он был рукоположен во диакона к Ильинскому храму в селе Тимохинском того же уезда. Здесь его застала Гражданская война со всей ее жестокостью не только по отношению к воюющим сторонам, но и к гражданскому населению...
Священномученик Владимир родился в 1895 году в Каменском заводе Камышловского уезда Пермской губернии в семье коллежского регистратора Павла Холодковского. Избрав путь служения Церкви, Владимир в 1912 году окончил Екатеринбургскую школу псаломщиков и был направлен псаломщиком в Вознесенский храм в селе Завьяловском Камышловского уезда. В 1918 году он был рукоположен во диакона к Ильинскому храму в селе Тимохинском того же уезда. Здесь его застала Гражданская война со всей ее жестокостью не только по отношению к воюющим сторонам, но и к гражданскому населению. Настоятель храма и диакон Владимир ушли из села вместе с войсками армии Колчака*** на следствии в 1929 году отец Владимир так объяснил причину своего ухода: «белые запугивали меня, что если я останусь... то красные расстреляют как... дьякона». Отец Владимир дошел с войсками до Ново-Николаевска, где стал служить в Покровской церкви.
17 марта 1920 года он вернулся в село Тимохинское и в декабре того же года был рукоположен к Ильинскому храму во священника. Вскоре он был переведен в Николаевский храм в селе Тупиынском, в 1925 году – направлен служить в храм Боголюбской иконы Божией Матери в селе Юрмытском Пышминского района Уральской области. В 1927 году власти передали этот храм обновленцам, и отец Владимир вернулся в Николаевский храм в селе Тупицынском, где его застали гонения 1929 года.
В приходе в селе Тупицынском, как показали во время следствия свидетели, он активно проповедовал, призывал прихожан не оставлять храм и молитву, говорил, что современная разруха есть следствие отступления людей от Бога, что православные ныне трудятся, как раньше рабы на помещиков, день и ночь, а труд их идет лодырям, и это не по закону Божию*** «надо жить дружно, один другого защищать и вражду не разводить, тогда хорошо будет жить всем, надо Богу молиться». Крестьянам отец Владимир говорил, что за веру готов пойти на страдания, но никогда не откажется от своих религиозных убеждений. Одному из крестьян он как-то с укоризной заметил, что тот своих детей распустил, один сын уже в «комсомол ушел, безбожником стал, хлеб у крестьян отбирать учится, потом и чина добьется, я тебе советую на старости лет греха не творить». За несколько дней до ареста священник, по словам свидетеля, сказал, что власть принуждает его переходить в обновленчество, «но пусть на куски растерзают – не пойду!» – заключил он.
Отцу Владимиру было тридцать три года, когда 1 ноября 1929 года он был арестован и заключен в камеру при окружном отделе ОГПУ в городе Шадринске. Отвечая на вопросы следователя, священник сказал, что «нигде и никогда какой бы то ни было агитации, которая была бы направлена против советской власти и ее мероприятий, не вел. Виновным себя ни в чем не признаю».
14 ноября отец Владимир был снова допрошен. «Виновным по сему делу не признаю, – повторил он, – так как я всецело был далек от светской жизни и совершенно никакой агитацией не занимался. Я как священник проповедовал слово Божие. Я ни в каких партиях не состоял, политикой совершенно не интересовался. Посему я вины за собой не чувствую».
26 ноября было составлено обвинительное заключение, и в тот же день отец Владимир из тюрьмы ОГПУ был переведен в городскую тюрьму. 26 декабря 1929 года Коллегия ОГПУ приговорила священника к пяти годам заключения в концлагерь.
Вернувшись из заключения, он вновь стал служить в Николаевском храме в селе Тупицынском. В 1936 году власти вознамерились закрыть храм. Отец Владимир, узнав об этом, попросил верующих собрать подписи под прошением, чтобы храм не закрывали. На некоторое время власти отступились, но в середине 1937 года начались массовые аресты священнослужителей и мирян, и 8 июля отец Владимир был арестован и заключен в тюрьму в городе Камышлове. По делу было арестовано почти все духовенство района и часть активных мирян, всего около тридцати человек. Следствие обвинило благочинных в создании контрреволюционной монархической организации, ставящей своей целью восстановление монархического строя. Все обвиняемые, за исключением отца Владимира, под нажимом следствия признали себя виновными в возводимых на них обвинениях.
– Вы арестованы как участник контрреволюционной монархической группы, возглавляемой благочинным Якутовичем. Следствие располагает неопровержимыми данными о вашей контрреволюционной деятельности. Намерены ли вы дать правдивые показания? – спросил отца Владимира следователь.
– Ни в какой монархической организации, возглавляемой Якутовичем, я не состоял и не состою. Этим я поражен и считаю ложью показания Якутовича.
– Вы даете ложные показания, следствие требует дачи правдивых показаний, – настаивал следователь.
– Я человек глубоко религиозный, – ответил священник. – В силу религиозных убеждений не согласен с безбожием и остаюсь непримирим с ним, ведя активную борьбу с безбожием совершением богослужения и исполняя таинства и обряды для верующих. Глубоко убежден, что существует Господь как Творец всего видимого и невидимого.
Отцу Владимиру было поставлено в вину также и то, что он рассказал о явлении Пресвятой Богородицы и святителя Николая некоему крестьянину во время Великого поста 1928 года. Иеромонах Никита (Сапожников), арестованный в 1927 году и сосланный в Пермскую область, в свое время так записал это явление: «Выехал из села своего крестьянин земли Пермской в соседнее село, верст за тридцать, по своим хозяйственным надобностям. Мужик старый, верующий, зажиточный. Все, что было у него, отобрали, в тюрьме сколько-то сидел, да Господь вновь всем благословил его. Едет путем-дорогой, видит: в стороне на снегу новенький мешок-пятипудовик пустой лежит. Остановил старик лошадь да думает: «Кто бы это сбросить мог? Да лежит-то в стороне, на поле. Кругом никого...» Вышел из саней, пошел к мешку, нагнулся поднять его, да не может. И так дернет, и так потянет, видит, что мешок в землю врос: сверху – пустой, а внизу – с зерном. Время идет, пора бы и ехать, а он все вкруг мешка бьется. Заморился даже, а поделать так-таки ничего не мог. Как ни досадно, а пришлось отступиться. «Не в добрый час, видно, выехал», – подумал старик и, перекрестившись, поехал дальше... Проехал верст с пяток, издали видит – бочонок новенький на дороге лежит. «Что за притча? С нами крестная сила!» Прочел он молитву, лошадь останавливает да идет к бочонку. А он тоже как прирос к земле. Солнце за обед повернуло, к закату клонится, а старик все с бочонком возится. Да как на грех, ни попутчика, ни встречного человека нет, чтобы подсобил. От бочонка тоже отступиться пришлось. Даже рукой махнул да изругался старик. Сел в сани да лошадь больно стегнул.
Едет хмурый и на сердце тоска. Сколько-то еще проехал, видит: далеко впереди попутно ему человек идет, да быстро так, насилу нагонять его стала добрая лошадка. Видит – женщина. Стал старик подъезжать, а она услышала да в снег свернула, да быстро, как бы испугавшись, как можно дальше старается отойти. Старик придержал лошадь да смотрит на нее: женщина старая да хорошая такая, только вся в крови, израненная, да слезы так и бегут из глаз. Одежда прежде была на ней хорошая, да вся изодрана, запачкана. Остановился старик и спрашивает: «Что это, матушка, с тобой сталось? Злые люди, что ли, обидели? Садись, подвезу». А та еще дальше отходит да закрывается, будто он ее ударить хочет. Постоял, постоял старик да тронул шажком лошадь. Тоска на сердце еще глубже запала. Едет и оглядывается, а та все как отошла, так в снегу и стоит.
Дорога пошла под изволок и скрыла ее за бугром, а впереди опять человек идет, по пути ему, идет крепкой поступью, не торопясь, в руках палка высокая. Идет без шапки, голова, как лунь, белая. Услышал, стало быть, что сзади кто-то едет, остановился. Старик, поравнявшись, принял предложение крестьянина и сел в телегу к нему, а тот говорит: «Бог тебя вот послал. Вижу, что и ты человек нездешний и идешь не так. Скажи ты мне, Христа ради, развяжи ты душу мою: что все это значит? Чудится мне, что все ты знаешь...» А спутник его сидит рядом, молчит и глубокую, видно, думу думает. Потом и говорит: «Затем-то я и сел к тебе, что сказать надобно. Мешок, что ты поднять не мог, вот что значит: много вашего крестьянского хлеба в землю побросано, да не вам взять его, и до великого голода жить вам, мужикам, впроголодь. Бочонок же, что ты не осилил, вот что значит: много денег вашим мужицким потом и кровью наработано, да не вам взять их. И будете вы до великой войны в постоянной нужде жить». Не выдержал, перебил его старик. Сердце в нем, как голубь, бьется, и дума трепещет. «Скажи, – просит, – а кто же эта женщина, что обогнал-то я?» Прохожий помолчал да тихо так говорит: «Царица Небесная, Матерь Божия. Вот что вы с Ней сделали. Оплевали, насмеялись, изранили всю... Она, Которая прибегала на помощь каждому великому грешнику, за каждого со слезами молила Сына Своего, Которая Сама в скорбях ваших являлась к вам, Она бежит от вас, так как нет Ей среди вас на кого положиться». – «Да что ты, родимый, – весь, как в лихорадке, снова перебил старик, – мы креста не сымали и церкви не оставили, и попа всегда принимаем». – «Так, – остановил его спутник, – на глазах ваших ругались над Ней, при вас плевали в Нее, ризы Ее рвали, а вы молчали да сторонились, как не видите. При вас Ее гонят, и имя Ее поносят, а вы, оберегаючи себя, постоянно предаете Ее. Как вы бы не допустили, никто бы не смел не то что пальцем тронуть Ее, словом хульным обмолвиться». – «Верно твое слово, – тихо сказал старик, и слезы полились из глаз его. – А ты кто будешь? – с робостью уже спросил он. – Вот и ты в крови весь, да одежда твоя порвана». – «А я Николай Чудотворец буду», – отвечал тот. И нет уже его в санях, а стоит он на дороге. Старик к нему в ноги: «Великий угодник Божий, научи, что же нам делать?» – «Молитесь, – говорит, – Бог простит, прикажет – и мы опять с вами будем». Да и пошел от него. А тут на горке и Владычица показалась. Старик в слезах упал на дорогу, и слова не идут с языка, а мыслями твердит он: «Владычица, Матушка, прости Христа ради». Тем временем святитель уже был около Нее и припал к ногам Ее. Подняла Она его, и оба легко так верх снега стали уходить все дальше и дальше, и чем дальше шли, тем светлее становились, а как ступили на зарю, так, как звезды, загорелись и пошли на небо. Заря потухать стала, а старик все стоял на коленях среди дороги, глядя в ту сторону, и слезы текли и текли из глаз его».
По делу отца Владимира были допрошены свидетели, среди них председатель сельсовета, который показал, что в 1936 году перед уборочной он требовал от священника, чтобы тот прекратил антисоветскую агитацию, на что священник ответил, что он делает то, что полагается ему делать как пастырю, оберегающему словесных овец.
Председатель другого сельсовета, с которым лично отец Владимир был не знаком, показал, что однажды встретил священника на дороге и завел с ним намеренно провокационный разговор, и во время него тот сказал, что Бог за наши грехи послал засуху, чтобы люди вспомнили о Нем.
Одна из посещавших Николаевский храм женщин показала, что священник, беседуя с ней, говорил, что надо ходить в церковь, «церковь забывать не надо, не надо забывать о Боге, Божие слово не умрет. Вот ведь меня сколько ни мучили, сколько ни терзали, но я с помощью Божией вернулся невредим».
Заведующий начальной школой показал, что священник «умышленно срывал проведение массовых выступлений среди школьников. Как пример можно привести: школой в противовес Пасхе было подготовлено... выступление школьников, где главную роль... играл сын Холодковского. Холодковский сознательно задерживал своего сына, не пускал на выступление.
Среди учеников можно было всегда слышать, что Холодковские могут выступать и не выступают, и мы не будем выступать».
3 августа следователь вызвал отца Владимира на допрос и зачитал ему показания свидетелей. Но все их отец Владимир отверг как ложные. 7 августа следствие было закончено. Следователь в обвинительном заключении перечислил все, в чем обвиняли священника лжесвидетели, – участие в контрреволюционной организации, высказывание клеветнических взглядов по адресу партии и советской власти, запрещение вступать в колхозы, написав, однако, что виновным себя священник ни в чем не признал.
11 августа 1937 года тройка УНКВД по Челябинской области приговорила отца Владимира к расстрелу. Священник Владимир Холодковский был расстрелян через день, 13 августа, и погребен в общей безвестной могиле.
Подробнее...
